Приехали

Горничная зашла за спину барыни и выставила ему языкъ. Извозчикъ, видвшій съ козелъ эту сцену, даже захохоталъ. Баринъ оконфузился, не зналъ, что сказать и убжалъ въ дачу.

— Ты чего смешься, дуракъ! Теб чего смшно? — крикнула на извозчика барыня и стала съ нимъ разсчитываться за карету.

— Да какъ-же не смяться-то, барыня, коли она языкъ…

— А вотъ за, то, что не уметъ языкъ держать на привязи, за это ей и досталось. Ну, молчи. А то я и на чай теб не дамъ.

Появились ломовые извозчики.

— Съ пріздомъ, ваша милость… — кланялись они, снимая картузы.

— А вы чего по кабакамъ шляетесь? — встртила ихъ барыня. — Гд-бы мебель въ дачу вносить, а вы…

— Да мы и хотли для вашей чести вносить, а госпожа горничная говоритъ: господъ дожидайтесь. Прідутъ и укажутъ, какъ и что…

— Дождется ужъ эта госпожа горничная, что я ее протурю за ея распоряженія. Тащите обденный-то столъ въ балконную комнату. Это столовая будетъ.

Барыня вошла въ дачу и прошла въ кухню. Тамъ кухарка чистила картофель.

— Ну, что, Дарьюшка, растопила-плиту? — спросила ее барыня.

— Растопить-то растопила, принесъ дворникъ гнилую доску отъ забора вмсто дровъ. Но какая это плита, помилуйте! Всего только въ дв канфорки… — плакалась кухарка. — Вотъ когда мы на дач жили съ генеральшей, то тамъ плита…

— И эта недовольна дачей! И эта ноетъ!

— Да какъ-же довольной-то быть, если въ мелочной лавочк даже кореньевъ къ супу нтъ.

Появилась горничная съ гладильной доской.

— Какъ хотите, барыня, а я гладильную доску въ ту маленькую комнату поставлю, которая около кабинета барина, потому, воля ваша, въ кухаркиной комнат мн гладить невозможно.

— Петеньк эта маленькая комната пойдетъ. Петеньк и подъ гостей. Тамъ два дивана поставятся.

— А баринъ ужь позволили туда мн доску поставить. Вдь имъ-же я сорочки-то гладить буду.

— Ахъ, вы меня извести хотите! — воскликнула барыня и схватилась за голову.

II

Ломовики и извозчики вносили мебель въ комнаты. Кресло-качалка и нсколько стульевъ изъ гнутаго бука были поломаны. Оказалось, что ломовики, надясь на прочность этой мебели, настолько крпко прикрутили къ ней веревки, что даже цльный букъ не выдержалъ и переломился. Марья Павловна, увидавъ все кто, такъ и всплеснула руками.

— Ну, скажите на милость, качалка и три стула поломаны! — воскликнула она.

— Что вы, барыня! Какой-же это поломъ! Не поломаны стулья вовсе, а просто ножки эти самыя у нихъ изъ гнздъ вышли, — отвчали ломовики. — Винты плохи были. Теперича, ежели эти винты запустить съ клеемъ…

— Михаилъ Иванычъ! Иди сюда… Посмотри, какъ извозчики твою качалку изувчили! — кричала Марья Павловна мужу.

— Мерзавцы! Подлецы! Денегъ за провозъ не заплачу! — набросился на ломовиковъ Михаилъ Ивановичъ, и безъ того раздраженный горничной Аннушкой, которая насдала на него, чтобы онъ требовалъ для нея отъ жены отдльную комнату, нужную, будто-бы, для глаженья и уборки блья.

Одинъ изъ ломовиковъ, рыжебородый мужикъ, отвчалъ солидно и разсудительно:

— Эхъ, барыня! Да нешто ужь совсмъ безъ поломки можно пріхать? Ни въ жизнь. Какъ у хлба не безъ крохъ, такъ и тутъ… Да изойди весь блый свтъ, такъ перегрузки безъ поломки не найти. Перегрузка ужъ всегда изъянъ приносить. Даже и пословица есть, что три раза перехать — разъ погорть. А здсь и поломки нтъ. Гд эта поломка? Все цло. Изъ гнздъ дерево вышло — это точно. А насчетъ качалки будьте безъ сумлнія! Мы ее свинтимъ.

— И у самовара бокъ проломили. Вотъ посмотрите… — подскочила кухарка съ самоваромъ.

— Гд проломили? Гд? — набросился на нее рыжебородый мужикъ. — Нешто это проломъ? Проломъ, такъ тогда дыра была-бы. А тутъ просто вогнули немножко, понадавили. Веревкюй ужъ очень крпко перетянули. Тоже ваше-же добро берегли, чтобы оно съ воза не разсыпалось. А этотъ самоваръ теперича ежели мднику отдать, то онъ его вамъ за двугривенный въ лучшемъ вид исправитъ.

— Молчать! — закричала на него Марья Павловна. — Аннушка, поди сюда, — позвала она горничную. — Ты такъ за вещами на возу смотрла? Видишь, что они съ самоваромъ подлали! Вдь тебя, дуру, нарочно для этого и послали съ возами.

— Я говорила имъ, а нешто мужчинъ переспоришь! — пробормотала горничная. — Ну, вотъ и попортили.

— Да ничего не попортили, барыня, — опять заговорилъ мужикъ. — Нешто такъ портятъ? И труба цла, и кранъ цлъ… А просто онъ подъ закрутку попалъ. Его въ лучшемъ вид хотъ сейчасъ наставляй и кипяти воду.

— Молчать, говорятъ теб! А самоваръ этотъ, Анна, я теб на счетъ поставлю. Нарочно прислугу на возъ съ мебелью посадили, чтобъ она за вещами наблюдала, а она, сидя на возу, должно быть, воробьевъ, считала

— Никакихъ воробьевъ не считала. Это, можетъ статься, вамъ интересны воробьи, а мн они не интересны. А что ежели самоваръ погнутъ, то сами вы виноваты. Никогда самовары на возъ не кладутъ, а берутъ ихъ съ собой въ карету.

— Поговори еще у меня, мерзкая!

— Да конечно-же… Я дло говорю. А самоваръ на возу, такъ за нимъ нешто усмотришь! Вдь не обнявшись-же съ нимъ сидть.

— Еще-бы… самоваръ не солдатъ.