Приемное отделение

Плоская острота вызвала смех не только у курильщиков, но и у стоявшего поблизости охранника. Ольга Борисовна едва не задохнулась от ярости. Следовало, конечно, поставить наглеца на место каким-нибудь остроумным или хотя бы высокомерно-презрительным ответом («очень мне нужно с каждым придурком знакомиться»), но Ольга Борисовна сплоховала. Потеряла в гневе способность хладнокровно рассуждать и в результате потеряла лицо.

— Назовите свою фамилию! — выкрикнула она в ухмыляющуюся рожу. — А то… а то… я не знаю, что я с вами сделаю!

— Прекрасно знаете, — парировал хам, — только я не соглашусь.

Сделал последнюю затяжку, отправил щелчком окурок вправо, сплюнул влево, развернулся на здоровой ноге и неторопливо заковылял к третьему корпусу, в котором находилась травма. С победительно-самодовольным выражением не только на лице, но и на спине. Во всяком случае, именно так показалось Ольге Борисовне.

С трудом сдерживая слезы, Ольга Борисовна закусила дрожащую нижнюю губу и едва ли не бегом рванула к себе в кабинет.

— Вот когда в России появилась вилка? Весной тысяча шестьсот шестого года, на свадьбе Лжедмитрия Первого и Марины Мнишек! — рассказывал охраннику, блюдущему покой приемного отделения, доктор Боткин. — А все почему-то уверены, что при Петре…

Увидев красную, как помидор, и подрагивающую лицом заведующую, Боткин воскликнул:

— Что случилось, Ольга Борисовна? На вас лица нет!

Ольга Борисовна, ничего не отвечая, скрылась за дверью своего кабинета. Девяносто девять человек из ста не рискнули (или хотя бы постеснялись) вломиться следом с расспросами. Но Алексей Иванович Боткин не относился к серому подавляющему большинству, а был самобытным уникумом, яркой и непредсказуемой личностью. Он почему-то решил проявить интерес и участие, а может, просто обрадовался возможности отвлечься от рутинной работы. А может, ему просто понравилось утешать заведующую отделением или же он решил, что это его долг. Или почетная обязанность.

На этот раз Ольга Борисовна нуждалась только в одном — в одиночестве и не собиралась давать непрошеному утешителю ни единого шанса, ни единой возможности.

— Убирайтесь! — крикнула она, для верности указав рукой на дверь. — Вон!

— Но… — заикнулся было Боткин.

Ольга Борисовна окончательно сорвалась. Открытым текстом послала доктора Боткина на три веселые буквы и добавила, что все мужики сволочи и козлы, и что он тоже такой, исключений не существует. При этом дважды назвала его не Боткиным, а Мышкиным. Чего оба они, кажется, не заметили. До Боткина наконец-то дошло. Не сказав в ответ ни слова, он ушел.

Выплеск эмоций пошел на пользу — рыдать расхотелось. Высказаться всегда хорошо, пусть даже и не совсем по адресу. С другой стороны, если исходить из постулата, гласящего, что все мужчины сволочи и так далее, то какая разница, кому именно из них высказывать свое справедливое негодование? Ровным счетом никакой. Боткин небось тоже думал — проявлю участие и начну из заведующей веревки вить. Фигушки! Облом-с!

Ольга Борисовна сделала несколько глубоких вдохов, а затем выпила, не торопясь, два стакана воды. Двух стаканов вполне хватило для того, чтобы залить пожар, бушевавший внутри.

Слегка отмякнув душой, Ольга Борисовна укорила себя за излишнюю эмоциональность. Что-то в последнее время частенько стало пробивать на слезу, надо сдерживаться, нельзя распускаться, а то станешь такой же истеричкой, как доцент Яковенко с кафедры неврологии. У той что ни слово — то эмоция, что ни предложение — то визг. Нервный невропатолог — классический пример сапожника без сапог. В прошлом году на экзамене в припадке буйства порвала зачетную книжку одной студентки. Другого бы за такое поперли не только из доцентов, но и с кафедры, а Яковенко отделалась выговором. Да еще и жаловалась всей больнице на то, как незаслуженно этот выговор получила. Подумаешь — зачетка! Велика ценность! Принеси клочки с ошметочками в деканат, тебе новую выпишут. Нет, нельзя становиться такой. И не только потому, что излишняя эмоциональность осложняет жизнь и пагубно сказывается на здоровье, но и из карьерных соображений. Истеричек повышать не очень-то любят, они проблемные, неудобные. Их если и повышают, то только в безальтернативных случаях, когда больше некого повышать. А карьера — это святое. Как еще можно самоутвердиться в этом мире, как не достигнув определенных высот?

Успокоившись процентов на восемьдесят, Ольга Борисовна испытала нечто вроде угрызений совести. Зря она обматерила Боткина. Во-первых, совершенно не по делу, а во-вторых, материться — это не ее стиль. Пусть другие матерятся, например заместитель главного по гражданской обороне Николай Николаевич. Он без мата никак свои мысли выразить не может, извилин не хватает. А Ольга Борисовна и без мата прекрасно справляется.

— Извиниться? — вслух спросила себя Ольга Борисовна и вслух же ответила: — Много чести будет!