Приемные дети войны

Вася с заметным усилием сжимал костлявыми пальцами Клаву за локоть, держал ее точно на привязи, чтобы она снова не проявила идиотской инициативы, не сунулась бы опять "поперек батьки в пекло". Сам же он ощущал гадкую дрожь в коленках. Дело в том, что страх перед врачами он испытывал с первого класса, с того момента, как во время прививки от столбняка, когда иглу втыкают под лопатку, грохнулся в обморок прямо в школьной санчасти.

Главврач Трейзе, моложавый мужчина атлетического телосложения, вступил в "приемный покой" в сопровождении ауфзеерки Бинц и сутулой старушки медсестры, держащей поднос с блестящими инструментами.

Полы белого халата трепетали от каждого резкого движения. И казалось, этому трепыханию не будет конца, так как доктор Трейзе и не думал замедлять шаг. С той же стремительностью, как и вошел в "приемный покой", он направился к прилипшим к стене детям.

— Есть жалобы? — остановился он возле Клавы и Васи.

— У меня горло болит, — не прибегая к услугам переводчицы, с чистейшим берлинским произношением сказала девочка.

Но надежда на берлинское произношение не оправдала себя.

— Честная девочка, — только и ответил доктор Трейзе. Можно было подумать, тут с ним каждый день малолетние пациенты говорят на немецком языке.

— А еще я очень правдивая!

Доктор Трейзе потрепал ее по головке, улыбнулся какой-то каменной улыбкой, будто он и не человек, а всего лишь скульптура из музея древностей.

— Покажи горло, малышка.

Он приподнял ей подбородок, вдавил пальцами, похожими на клешни, щеки вовнутрь.

— А-а-а! — нечленораздельно замычала Клава.

— Правдивая девочка, правильно говоришь. У тебя ангина.

Васька понял: сейчас его отлучат от Клавы. Он выступил вперед и брякнул первое, что пришло в голову:

— У меня тоже ангина!

— Неужели? — засомневался доктор Трейзе. — Такой эпидемии у нас еще не наблюдалось.

Ауфзеерка Бинц согласно кивнула.

— Мальчик — хороший диагностик.

— Да-да, — поддержал ее доктор Трейзе. — Давайте определим, насколько верно он поставил себе диагноз. Открой рот!

Вася беспрекословно выполнил требование, предполагая, что незамедлительно будет наказан за обман. Но, к его недоумению, эсэсовец в белом халате не разразился бранью, а довольно заметил:

— О, гланды! Воспалительный процесс в самом разгаре, требуется оперативное вмешательство. Скальпель!

С подноса, поданного старушкой медсестрой, доктор Трейзе взял какую-то блестящую штуку, похожую на нож, и… Дальше Вася уже ничего не видел. А последнее, что он услышал, это крики Клавы:

— Не надо, дяденька! Не надо! Он хороший!

5

Штаб артдивизиона разместился в местной школе, одноэтажном, крытым черепицей здании с пристройкой, в которой жил бобылем Яков Сергеевич Расколов — учитель словесности, бойкий старичок со сморщенным, будто печеная картошка лицом.

Сидя за накрытым столом с выставленным в центре пузатым самоваром, напротив капитана Вербовского, он охотно повествовал о пережитом — в кои-то веки нашел благодатного слушателя.

Володя расположился на кровати хозяина дома и неторопливо чистил "вальтер", полученный некогда от Кольки в обмен на мамин наган. Он продраил шомполом ствол, глянул через дульное отверстие на свет: нет ли там порохового нагара. Затем суконкой обтер досуха пистолет и ладони. И к собственному удивлению, поймал себя на том, что машинально следит за ведущимся у стола разговором.

— Стало ясно, что немцы заявятся и к нам, — говорил Яков Сергеевич. — Тогда я обернул все учебные пособия и книги непромокаемой толью и запрятал. Где? На школьном дворе. В специально вырытой яме. Под яблоней. А сегодня, сразу после освобождения, все и откопал. Книги — ничего, сохранились. Да и учебные пособия. Так что учиться начнем. Как говорится: "Дети в школу собирайтесь, петушок пропел давно".

— Петушок? — Капитан Вербовский при упоминании о петушке заразительно рассмеялся. — Э, нет, коллега! Я тоже учитель на гражданке, но в данном случае могу вам заметить: не петушок прокукарекал "дети в школу собирайтесь", а наши пушки.

— Ваши… ваши, — согласился Яков Сергеевич. — Петушков, честно признаться, в селе и не осталось.

— Фрицы поели?

— Кто знал, что они такие охочие до нашей птицы…

— Отохотились.

— На том свете у всех куриная слепота. А вот на этом… На этом надо помнить: ученье — свет. И чтобы не застить глаза слепотой, пора — за учебники.

Капитан Вербовский повернулся к Володе:

— А ты как считаешь?

Володя поднялся с кровати, засунул "вальтер" в кобуру на поясе.

— Учиться никогда не поздно, — сказал, догадываясь, в чей огород сейчас посыплются камушки.

— Лучше — рано, — поправил его Яков Сергеевич.

— Вот отвоюем, а потом и доучимся. Все одно — будет рано. Не до старости же мне воевать.

Дверь в комнату распахнулась. На пороге вырос Миша Сажаров, боец разведвзвода, юношески стройный, в сбитой набекрень пилотке.

— В чем дело? — недовольно спросил капитан Вербовский.

Миша помялся, не зная, как приступить к докладу.

— Дело личного характера. Разрешите обратиться к рядовому Гарновскому?

— Разрешаю.