Приемные дети войны

Это было где-то в середине августа 1941 года, в тяжкие дни отступления. Люди забывали о сне и отдыхе. Едва самолеты, прибывшие с задания, приземлялись на аэродромах, оружейники вновь подвешивали бомбы, заправляли в пулеметы патронные ленты, а летчики торопливо черпали из котелков обжигающую кашу и, который уже раз за день, снова готовились к старту.

Дни летели стремительные и огневые. Экипаж Лобозова совершал вылет за вылетом. Комбинезоны летчиков пропахли порохом и потом.

Враг рвался к Одессе, всеми силами стараясь захватить ее, но город мужественно оборонялся. Гремели кровопролитные бои. Грималовский и его товарищи помогали героическим защитникам Одессы.

Еще не рассвело, а на взлетной полосе уже клокотала жизнь. Техники осматривали самолеты, оружейники сосредоточенно и осторожно прикрепляли к замкам держателей сигарообразные бомбы.

Но вот прозвучала команда: "От винтов!", — и сонную тишину смел рев моторов. Звено бомбардировщиков покинуло летное поле и взяло курс на село Фриденталь, что под Одессой, где, по данным разведки, размещались готовые к наступлению вражеские войска.

Набрав высоту, Лобозов, чтобы снять нервное напряжение, шутливо скомандовал:

— А теперь песню!

Грималовский поплотнее прижал ладонями шлемофон, догадываясь, что сейчас зазвучит его любимая мелодия.

Повезло им на стрелка-радиста. Варгасов оказался не только мастером своего дела, но и превосходным певцом. Его песни, душевные, с лирической грустинкой, были всегда желанны. И даже хрипотца ларингофона не могла лишить их выплескивающей через край взволнованности, и весь экипаж мысленно вторил им:

Любимый город в синей дымке тает,
Знакомый дом, зеленый сад
И нежный взгляд.

У Грималовского на какой-то миг защемило сердце. Вспомнилась родная деревушка Панчево, согбенный годами седоволосый старик возле раскидистой груши, всматривающийся в небо из-под козырька ладони и шепчущий сухими губами: "Сынку мой, сынку. Дэ ты литаешь?" От отца давно не было вестей. Да их и не могло быть — в родных местах хозяйничали враги.

— Хорошо поет парень. До слезы продирает, — вернул Грималовского к действительности Лобозов. — Настоящий артист!

— Такое исполнение, — добавил штурман, — достойно рецензии.

— Ваши аплодисменты переходят в авиацию, — откликнулся Толик.

— Хватит шутить, — перебил его летчик. — Следи за воздухом. Скоро Одесса. Цель близка.

С двухкилометровой высоты Одесса напоминала игрушечный макет: спичками выделялись заводские трубы, в порту застыли, будто на мертвом приколе, кораблики; свой вечный бег к воде вела ребристая Потемкинская лестница.

Под крылом самолета показалось село Фриденталь. Бомболюки "Пе-2" открыты. Небольшой поворот вправо — вражеские танки на прицеле.

— Получайте гостинцы!

Томительные мгновения ожидания. Пестрые вспышки разрывов охватили фашистские бронемашины. Долгий красочный фейерверк разразился в кустарнике, скрывающем танковую часть врага.

— А теперь слегка поутюжим их… — Лобозов повел звено "петляковых" к земле. На бреющем полете пронеслись бомбардировщики над головами гитлеровцев. Нити трассирующих пуль будто выткали кружева на автомашинах, повозках, бронетранспортерах. Впереди мелькнула машина с антеннами, плохо замаскированная зелеными ветками.

— Узел связи, — подсказал Грималовский.

— Сейчас достанем.

Но лобозовский пулемет смолк на самой торжественной ноте.

— Боекомплекту — амба. Поехали домой, — Лобозов потянул на себя штурвал, набирая высоту.

— Толик, песню.

Но радист отчего-то молчал, не реагируя на вызов.

— Варгасов, что с тобой? — хрипло крикнул Грималовский, боясь услышать в ответ лишь сухие потрескивания электрических разрядов.

— Я ранен…

— И молчал? — взорвался Лобозов.

Он заерзал в кресле, взглянул на штурмана, словно выспрашивая решение. И уловив его в глазах друга, взялся за сектор газа — скорость возросла.

— Давай курс на ближайший аэродром.

Внизу выплыл Джанкой. Лобозов вел машину по кругу с выпущенными шасси, прикидывая, как бы помягче посадить самолет. Грималовский одну за другой послал в воздух несколько красных ракет, сигналя о бедствии.

"Пешка" пошла вниз и у самого посадочного знака коснулась колесами летного поля. Даже здесь, когда помощь близка, Лобозов расчетливо экономил время: не закончив пробег на посадочной полосе, он повернул машину влево, увеличил обороты моторов и понесся к месту старта. Это было явным нарушением правил аэродромной службы. Навстречу "Пе-2" выбежал руководитель полетов, поднял вверх скрещенные красные флажки — стой! Резко нажав на тормоза, летчик выключил моторы. Спрыгнув на землю, Грималовский метнулся к хвосту бомбардировщика.

Следом за ним к кабине стрелка-радиста подбежал Лобозов. Опираясь затылком на пулемет, Варгасов незрячими глазами смотрел вверх. На левой стороне груди были скрещены его руки, и сквозь пальцы сочилась кровь…

Двери операционной отворились. Медсестра выкатила коляску с Варгасовым. Его по-ребячьи, припухшие губы пересохли. Видимо, операция далась нелегко.

— Ну как? — бросились летчики к девушке.