Приемные дети войны

— Не мешало бы стопку по такому случаю опрокинуть, — заговорщицки подмигнул моряк. — Для внутреннего успокоения, так сказать. А то трясусь, как в лихорадке. От киля до клотика трясусь. А ведь я думал драпануть отсюда, как пишут в романах, "под прикрытием темной ночи". Красота!

— И куда же теперь?

— Рассчитываю попасть в полк морской пехоты. В рапорте указал: "На самый трудный участок". — И, спохватившись, спросил: — А как у тебя?

— Говорят, еще с месяц. Рука-то еще не действует.

— Не тушуйся. Месяц — не срок. Ты еще повоюешь и победу встретишь.

— И ты встретишь, — произнес штурман, увернувшись от взгляда Сергея.

Он понимал, что больше не суждено будет увидеть матроса. Чувствовал это и его приятель.

— Вот что, Дима, хочу напоследок сказать. Разрабатывай руку усердней. Глядишь, и мне на бумаге отведешь местечко. Все-таки — память. Надеюсь, вспомнишь обо мне. А пока на прощание дай заглянуть в твои дневники. Честное слово — интересно.

Грималовский вытащил из-под подушки штурманский блокнот.

— Читай. Секретов не держим. — Бережно приняв у штурмана блокнот, Сергей углубился в чтение, покусывая кончик черноволосого уса.

"1943 год. На отдельных участках фронта наши войска перешли в наступление. Враг постепенно стал оттягиваться с рубежей Северного Кавказа.

Наш экипаж на новом двухместном самолете Пе-3 вылетел на разведку железнодорожных станций Кисловодска и Георгиевска. Пересекли Кавказский хребет. Внизу сплошная облачность. Пробились сквозь нее и вышли на цель. Немецкие зенитки молчат. Странное молчание. Наверняка вблизи вражеские истребители. Не успел об этом подумать, как увидел Ме-110, пикирующий на нас из-за туч.

— Вася! Мессер.

Круто разворачиваемся.

Съемка произведена, пора уходить. Но фашист как на привязи. Берусь за пулемет. Противник оказался метче. Угодил в мою кабину. Ощущаю щемящую боль в пояснице. Ранен или слегка зацепило? Главное — жив. На развороте "месс" угодил-таки под пулеметную очередь.

— Есть! Накрылся фриц!

"Мессершмитт" вспыхивает.

— Где мы? — спрашивает Лобозов, когда прошел первый восторг победы.

Во время маневра и боя мне было не до прокладки курса. Быстро определяюсь и даю командиру курс.

Идем в плотных облаках. "Пешка" обрастает льдом. Приборная доска покрылась толстым слоем инея. Заиндевели стекла. Можно свалиться. Обидно. А время разворота на новый, облегчающий положение курс еще не настало. Полет в горной местности должен быть строг и точен. Необходимо терпеливо выдерживать расчетное время на всех участках маршрута. Но вот наконец ледяная корка тает. Видимость улучшается. Приборы в порядке. Боль в спине немного утихла, одежда, чувствую, прилипает к телу. Значит, кровь подсыхает. Ничего страшного. Определяю: поблизости Адлер. Передаю Лобозову:

— Пора.

После осмотра кабины убедились, что бронеспинка летчика исполосована осколками — один саданул в меня. Но, к счастью, лишь вспорол кожу".

— Добротно написано, — отложив блокнот, отозвался Сергей. — Как говорят критики, несколько схематично: характеров и внутренних переживаний нет. Но не тушуйся. Освоишь и эту науку. Кстати, когда начнешь обо мне, не забудь о характере. Так и напиши: весельчак был моряк, охотник до разных баек.

— Отчего "был"? — всполошился Грималовский.

— Сказано — "был", значит — "был", — сурово сжал губы Сергей.

Глава XIII

Койка матроса долго не пустовала. Уже на второй день после его ухода на ней поселили воентехника Климова. Грималовский его не сразу узнал. Весь забинтованный, Климов был в тяжелом состоянии. Гипсовый панцирь сковывал обе руки и ноги.

Техник дышал хрипло, с леденящим сердце посвистом. Его голова беспомощно свешивалась с подушки, а посеревшие губы бормотали что-то нечленораздельное.

— Бредит, — сочувственно говорила сестра-сиделка и оглядывалась на остальных обитателей палаты, словно ища поддержки.

— Ложись на курс… Самолеты… "Юнкерсы"… — доносилось до Грималовского с соседней кровати. И он тоже всю ночь не мог уснуть, пытался отвлечься, но не удавалось. Вспоминался случай, когда он мог оказаться в точно такой ситуации, как Климов…

Из Батуми в Геленджик следовал наш танкер, груженный авиабензином. Шел он в охранении трех сторожевых катеров. Для прикрытия каравана были выделены самолеты Пе-3 и истребители.

В открытом море, находясь где-то между Гудаутой и Адлером, Грималовский заметил приближающуюся тройку "юнкерсов-88".

— В атаку! — приказал ведущий.

Огненные хвосты вырывались из-под плоскостей — реактивные снаряды обрушились на вражеские бомбовозы. Под неумолчный рокот пулеметов и эрэсов гитлеровцы второпях сбросили бомбы вдали от цели и, облегчив машины, форсировали скорость.

— Улепетывают!

— Поддай жару!

— Жаль, эрэсы кончились. Да и домой пора, вон смена идет.

Приветственно помахав крыльями, подошли наши истребители.

Лобозов развернул пикировщик к затерявшемуся вдали берегу. Снизившись до четырехсот метров, бомбардировщик на предельных оборотах пронесся над судами. До аэродрома оставалось не более десяти минут лету. Но в пылу боя летчики не заметили, как кончилось горючее. Внезапно сдали оба мотора.