Приемный 2

С недавних пор внимание к моей персоне сильно возросло. Да, что уж там возросло, все каналы только и трубили о нас. За две недели я более или менее свыкся с популярностью и больше не замирал с глупой рожей, когда обо мне говорили чиновники, деятели культуры, музыканты, артисты или случайные люди на улице. Доктор сказал, что на интервью со мной выстроилась очередь. Я не хотел отказывать, но и не спешил попусту сотрясать воздух. Все и так всё знали.

Сейчас для меня важнее было то, что энергетическая сфера, которая две недели тащила меня в могилу, наконец-то пошла на поправку.

— … а когда Пятно взорвалось, — пересказывал историю Греча, — то разнесло по всему городу ударную волну фиолетовой и оранжевой энергии. БУМ! — Греча развел руки в стороны. — Сперва я подумал, что ослеп, а потом подумал, что вот-вот умру. Но обошлось. Для нас обошлось, а вот баклажанчиков поджарило будь здоров!

— Ничего не поджарило! — вмешался Желудь. — Пятно взорвалось из-за нарушения энергетического равновесия и разнесло энергию в радиусе десяти километров. Все зараженные, оказавшиеся в этом круге, получили дозу оранжевой энергии. Та уравновесила фиолетовую энергию и вернула сферам привычный вид, — Пересказал Желудь то, что я уже пятнадцать раз слушал по телеку.

— Говорят, нам дадут звания почетных жителей города, а тебе, Данил — хотят предложить должность в администрации, — сказал Карате. — И не спеши отказываться! Если в рядах клерков появится наш человек, то он сможет многие изменить. В конце концов ты не понаслышке знаком с проблемами отдельных районов города. Ты можешь принести большую пользу.

— Карете! — Фыркнул Греча. — Угомонись ты хотя бы на час со своей общественной деятельностью! Дай человеку на ноги встать! А лучше попроси Данила, чтобы он за тебя словечко замолвил. Вот если ты чиновником станешь, то уж все эти продажные твари взвоют от твоей справедливости и занудства!

Мы посмеялись. Греча начал в двадцатый раз рассказывать, как в одиночку вытащил пятерых пацанов из школы и как искал врача, пока тысячи людей вокруг приходили в себя.

Увидев в двери знакомый силуэт, я почувствовал, что быстрее забилось сердце. Соха проследил за моим взглядом, присвистнул и покрутил пальцем в воздухе:

— Пацаны, кажется, нам пора!

— С чего это?! — Запротестовал Греча, но после повернулся к двери и передумал. — А! Ясно! Увидимся завтра, Данил! Поправляйся!

Пацаны ушли. Место гостя на стуле рядом с тумбочкой заняла Милана. Я сжал мягкую руку и через боль привстал, чтобы почувствовать вкус её губ.

— Привет, — улыбнулась она.

— Привет.

— Мне уже становится неловко, что каждый день твои друзья уходят из-за меня.

— Дай им волю, и они проторчат тут до самой ночи! Ты меня выручаешь.

— Ладно, — она улыбнулась, посмотрела на тумбочку, где лежали апельсины, и показала свой пакет. — Я принесла тебе апельсины! Хотя в следующий раз лучше принесу соковыжималку. Всё это просто так не съесть.

— Точно.

— По новостям сказали, что с тебя сняли обвинения. Теперь ты можешь начать новую жизнь законопослушного гражданина.

— Этим я и собираюсь заняться, — я притянул её к себе и ещё поцеловал в губы. — Осталось уладить последнее дело…

… … …

Я стоял рядом с окном во всю стену и смотрел на сидящего внутри Тритона. Долгое время мы были врагами. Ну или почти врагами. Во всяком случае, мы часто вспоминали друг о друге, и эти воспоминания не были приятными. Интересно, что мы так и не встретились. Не видели друг друга до этого самого дня.

И вот сейчас сквозь непроницаемое с одной стороны стекло я смотрел на него. Тритон сидел, откинувшись на стуле, и отвечал следователю.

Допрос закончился быстро. Открылась дверь, следователь подошёл ко мне:

— Слышал?

— Ага.

— У этого ублюдка полно денег, — полицейский посмотрел на Тритона и пожал плечами. — На него работает целая армия адвокатов. Ты представляешь? Какими нужно быть кончеными мудаками, чтобы защищать чудовище, которое хотело поработить мир!? На его совести почти сотня тысяч убитых, а мы не можем ничего сделать! Ничего, чтобы сбить с его хари эту надменную улыбку! Он у всех на виду. О нём пекутся продажные чиновники и поддерживают бизнесмены. Он признаёт все обвинения и шлёт нас в задницу. Самое большое, что мы можем сделать — усадить его на пожизненное, где этот ублюдок со своими бабками будет сидеть, как в санатории.

— Я могу с ним поговорить?

— Ты же знаешь, что нет, — следователь кивнул на адвоката, который стоял рядом с Тритоном. — Они раздуют из этого очередной скандал и оттянут суд ещё на год, ссылаясь на давление или что-то ещё.

— Понятно.

— Знал бы ты, как мне от этого тошно, — следователь приставил ладонь к горлу и показал язык. — Будь моя воля, я бы прямо сейчас прострелил этому козлу голову. Ни один мускул бы не дрогнул. А что я делаю вместо этого? С ума можно сойти! Я докапываюсь к нему из-за всякой херни и ухудшаю условия содержания, как будто имею дело не с самым опасным преступником в мире, а местным барыгой, который попался на продаже косяков!

— Будем надеяться, что наши законы оберегают не только его.