В детском доме я прожила до семи лет. Когда мне было семь, меня нашла та самая Ирина Николаевна, у которой я жила в самом начале, после больницы. Эта семья навещала меня несколько раз, а потом они забрали меня к себе. Сама я их не узнала, мне рассказали, что я была у них в детстве. Прожила я в этой семье до двенадцати с половиной лет, то есть не так уж и мало. Это время, правда, было не очень простое для меня… Наверное, я им из благодарности ничего не отвечала, ничего не пыталась говорить, как я делала это раньше. Почему-то мне казалось, что эти люди всегда хотели как-то выделить меня как чужую – или, может, мне просто так казалось… Была разница между их настоящими детьми и мной. Например, какие-то мои неуспехи всегда определяли тем, что я „не домашняя“. Могли прямо сказать: „Знаешь, то-то и то-то у тебя не так. Это все материнские гены, ты пойдешь по ее стопам и станешь такой же, как она“. Во многих ситуациях прибегали вот к таким объяснениям. И я постоянно боялась сделать что-то не то, чтобы, не дай Бог, не сказали такие слова, чтобы опять не услышать, что я буду похожа на маму… Я никогда не буду такой, как она, я для себя это решила. И мои дети никогда не будут такими, как она, я никогда их не кину, и они получат у меня столько тепла, сколько нужно… Наверное, я с детства сама в себе воспитываю какую-то маму, как мне кажется. Из-за того, что мне не хватило вот этой материнской любви. Даже когда я с мамой жила, мне все равно не хватало мамы, настоящей мамы. И когда я жила в этой приемной семье, я часто гуляла во дворе, где сидели молодые мамы со своими детьми. Дети были совсем маленькие, и я очень любила возиться с ними. Во дворе мне все говорили, что я буду очень хорошей мамой, когда вырасту. Я всегда очень любила детей, и была прямо как мама – все дети на детской площадке меня обожали и, завидев меня, сразу бежали ко мне.