Приемный ребенок. Жизненный путь, помощь и поддерка

И вот однажды, когда мне было уже двенадцать лет и я жила в этой приемной семье, настал переломный момент. Семья была очень верующая, в ней было очень много запретов, даже слишком много. Например, меня одевали в основном в закрытую одежду, волосы распущенные нельзя было носить – только косички. Не разрешалось „лишнее“ общение с парнями, даже когда у меня сложились дружеские отношения с одним мальчиком. Мы с ним очень подружились, я всегда хотела иметь лучшего друга именно парня. У меня какой-то возраст тогда был, что я даже не задумывалась о близких отношениях между девушками и парнями, я даже не знала об этом – что это и как. Сейчас дети знают обо всем этом уже с первого класса, а меня тогда, в двенадцать лет, это вообще не интересовало! Для меня мальчики действительно были только друзьями, и ничего другого в них кроме друзей я и не видела. Так получилось, что в школе я подружилась с мальчиком, который был старше меня: я была в шестом классе, а он в восьмом. Мне очень льстило, что я ему нравлюсь как человек: я, девочка, младше него – понравилась ему! А он был в школе одним из самых заметных парней, все его обожали. Мы с ним гуляли, он всегда провожал меня до дома на метро. Мы ездили с ним, разговаривали. В это время я вела свой дневник, куда все записывала, в том числе и про эту дружбу. Никакой любви, ни о чем таком речь не шла, просто мне было приятно, я выражала свои чувства в дневнике. Как-то раз я уехала в лагерь, а мама прочитала этот дневник, который лежал у меня в столе. Я его засунула под книжки, потому что очень боялась, что она его когда-нибудь прочитает. Мои опасения сбылись, она его прочитала… Когда после приезда из лагеря я зашла в квартиру, не прошло и нескольких минут, как она схватила меня за волосы, начала ругать. Самое неприятное, что меня обвиняли в том, чего не было на самом деле. Она просто прочитала то, что я писала, и не так это поняла. Она постоянно думала, что если я общаюсь с парнями, то это сразу должно перерасти во что-то: я буду шалавой, я буду еще тем-то и тем-то… И всеми своими действиями, тем, как она реагировала, она как бы говорила: „Все равно ты в мать“, – что по-другому и быть не может, что во мне „гуляют“ материнские гены и все это – разгульная жизнь. Она каждый раз боялась этого, и чуть что – выискивала. Из любой мухи она раздувала такого слона! Я постоянно объясняла, но никак не могла до нее достучаться.