Приемыш черной Туанетты

«Нельзя, чтобы они забыли, чему их учил отец Жозеф, – думал мальчик. – Я должен заниматься с ними каждое утро». И он начал повторять с мышами разные упражнения.

Стояло тихое, прохладное утро, солнце только что осветило верхушки питтоспорума в белоснежных цветах; роса сверкала в цветущем жасмине, и каждая былинка и травка переливались алмазами; паутина, раздуваемая ветром, блестела.

Чашка с маисовой кашей и молоко стояли перед Филиппом, и Майор и Певец явились за своей долей. Но мальчик мало думал о пище, как и о книгах, он интересовался приметами надвигающейся ссоры между его любимцами. Птицы, казалось, ревновали Филиппа к «детям» отца Жозефа. Они энергично летали вокруг клетки и яростно клевали железные прутья, между тем как маленькие обитатели клетки метались из стороны в сторону, словно искали спасения от страшных клювов.

Это показалось Филиппу до того забавным, что он громко рассмеялся, чем привлек внимание Туанетты, появившейся на веранде.

– О, мамочка! – кричал Филипп. – Посмотри только на них: Майор и Певец ревнуют.

– А «дети» перепугались: смотри, как они мечутся и дрожат. – И с этими словами Туанетта взяла горсть семян из ящика и бросила на траву взволнованным птицам. – Ступайте-ка лучше поешьте.

«Дети» встали на задние лапки, пресерьезно следя за птицами.

– Как они милы! – сказал Филипп, глядя на мышей. – Я думаю: они не тоскуют по отцу Жозефу?

– Я тоже думаю, – с грустью ответила Туанетта. – Так всегда бывает: с глаз долой, из сердца вон. – И она вздохнула, опускаясь на старую качалку и откинувшись к потертому изголовью. – Я часто думаю, дорогой мой, что, когда я умру, ты тоже забудешь меня.

– Ты не умрешь, мамочка, – твердо сказал Филипп, – но если это и случится, я никогда не забуду тебя, я не могу забыть тебя, если бы даже и захотел.

Туанетта слабо улыбнулась.

– Ты не будешь желать этого, милый, но спустя некоторое время, сам того не замечая, начнешь забывать свою мамочку. Кто-нибудь другой займет ее место в твоей душе. Я часто думаю о твоих новых знакомых – они почти целиком завладели тобой. Я не виню тебя, дитя мое, они очень добры, и художник занимается с тобой. Со временем они, пожалуй, захотят забрать тебя. Пойдешь ли ты, Филипп?

В ее всегда ровном и спокойном голосе проскользнула ревнивая нотка, и худое смуглое лицо отражало тревогу.

– Нет, мамочка, конечно, не соглашусь! Я не оставлю тебя ни для кого на свете. Я счастлив здесь, с моими птицами, цветами и «детьми» отца Жозефа. Я не смогу полюбить другое место и не полюблю никого так, как люблю тебя, мамочка!

Тусклые глаза Туанетты блеснули радостью.

– Как я рада слышать это, мальчик! Я провела с тобой всю твою жизнь, я старалась заботиться о тебе, как могла, и учить тебя только хорошему. У тебя еще все впереди, а я… не могу отдать тебя теперь, я не могу расстаться с тобой; но я стара… стара… и может быть… Ну, ладно, завтракай и постарайся, деточка, найти хоть немного времени для занятий до того, как уйдешь в мастерскую.

Мистер Эйнсворт о чем-то серьезно говорил с женой, когда в комнату вошел Филипп.

– Подойди ко мне, мой милый, – проговорила миссис Эйнсворт, ласково усаживая мальчика и обнимая его. – Нам нужно поговорить с тобой. Мы скоро уедем, и нам тяжело расстаться с тобой, дорогое дитя. Хочешь поехать с нами?

Филипп вспыхнул, и глаза его наполнились слезами.

– О, я не хочу, чтобы вы уезжали! Я не хочу расставаться с вами, но не могу и ехать с вами.

– Почему не можешь, дорогой мальчик? Мы все сделаем, чтобы ты был счастлив.

– Ты сможешь учиться, будешь учиться рисовать, – добавил мистер Эйнсворт.

– Ты будешь путешествовать, увидишь новые места: мы обычно проводим лето в горах. У тебя будет свой пони, станешь ездить на экскурсии с мистером Эйнсвортом, – уговаривала мальчика миссис Эйнсворт.

– Мне хотелось бы путешествовать, я хотел бы видеть горы – я никогда там не был. И мне ужасно хотелось бы иметь пони, – решительно отвечал Филипп, глядя на обоих и утирая слезы, – но я не могу уехать. Я не могу оставить мамочку – она стара, и я должен жить здесь и заботиться о ней.

– А если твоя мамочка согласится? Если она увидит, что так лучше для тебя? Если она сама захочет этого? – допытывалась миссис Эйнсворт.

– Но мамочка не захочет, – убежденно ответил Филипп. – И здесь еще Дея – я должен заботиться и о ней. Да у меня еще «дети» отца Жозефа, которых я также не могу оставить, – добавил Филипп с важностью, осознавая свои обязанности.

Мистер Эйнсворт посмотрел на жену, ожидая от нее поддержки. Обоих трогала преданность мальчика, хотя их она повергала в отчаяние.

– Но, мой дорогой мальчик, – продолжала миссис Эйнсворт, – если бы не мамочка, ты поехал бы с нами? Любишь ли ты нас настолько, чтобы остаться с нами? – Ее сердце жаждало подтверждения любви мальчика.

– Если бы не мамочка – поехал бы, не колеблясь, – ответил мальчик. – Я хочу научиться рисовать, и хочется все видеть, и… и… вы так добры ко мне. Мне жалко, что вы уезжаете… – И снова его голубые глаза наполнились слезами. – Но вы видите, что я не могу, я не могу оставить мамочку.