Приевшаяся история (СИ)

Но мне внезапно расхотелось взламывать ее консервным ножом и тянуть клещами несуществующие откровения. Она пришла и теперь хотела, словно двухлетний ребенок, чтобы я решил ее проблемы. Странный инфантилизм для той, кто, очевидно, привела в ярость человека, не гнушающегося противозаконными поступками. Она могла разобраться сама, просто не хотела. А может быть, и не могла никак… А я не хотел тратить ни секунды лишнего времени. Безопасное безвременье раннего утра заканчивалось. Я резко поднес палец к ее носу, поймав аки дитя малое. Не уступил уговорам, а оставил последнее слово за собой.

Основную массу воспоминаний из детства занимали смех и какие-то несерьезные обиды. Но благость относилась к довольно раннему периоду. Мне часто виделись сад и высокие качели, на которых она воображала, что летит. Качели долгое время заменяли метлу.

Первая метла, простенькая, видавшая виды, но надежная, напоминающая школьные «Чистометы», появилась в ее жизни вместе с первым упоминанием отца. Он пришел в чужую семью, но быстро завоевал доверие. А когда она стала буквально заглядывать в рот такому большому и излучающему власть мужчине, исчезла мать. Она стерлась слишком быстро, скомкано, и это было первой занозой, которую я повременил выдергивать.

Позже ей некогда было скучать. Жизнь превратилась в тренировочный полигон. Дома было хуже, чем в школе. Гнездо не таило в своих стенах ничего особенно злого. Много времени уделялось физической подготовке детей, эмоциональной устойчивости и навыкам боя. Технология обучения была наработана годами. Невольно подметил некоторые особенности обустройства тренировочных помещений. Но перед Хогвартсом стояли иные задачи. И здесь никогда добровольно не приоткроют до такой степени завесу перед Темными искусствами. Даже защита всегда выглядела какой-то куцехвостой, ведь половину реальных опасностей предпочитали замалчивать. На то есть школа авроров, для зрелых душ. Без учета гибкости детской психики.

Метки с домашних способов обучения снял все до единой… У ее отчима было довольно много учеников. Пусть не думает, что она хуже всех смертных. А она была не хуже, а лучше. Только лишена безумия, наполнявшего действия Беллатрисы садизмом. И угодить она старалась не отцу, а своему соревновательному нраву. Она не была соглашенцем. В какой-то момент, после первого убийства, совершенного в азарте боя, накушавшись смерти, она пробовала бунтовать и сопротивляться. Наказания не было ни стертого, ни явного. И мне нетрудно было понять, почему она вернулась к пагубным привычкам. На свете есть много плохих вещей, удовольствие от которых не получить иным способом. Ее поймали так же просто, как я сейчас. А остальное было лишь следствием чреды событий.

Тяжелая драматическая ситуация раннего детства осталась за семью печатями. Потом попытаюсь рассказать ей, что есть над чем плакать. Сейчас была сплошная пища для размышлений. Я льстил ей, позволяя себе думать, что передо мной мыслящее существо, которое не уйдет сейчас же в состояние глубокой депрессии, а попытается принять все свои недостатки, танцуя от обратного. Она отчаянно не хотела назад, и этого было достаточно.

Она умела не только подходить, не здороваясь, но и не прощаясь уходить. Пришлось ловить ее за руку. Показалось, что пауза затянулась, что я брал ее за руку для чего-то другого. Ага! Подержаться!

— Стой на месте! У тебя лицо все еще в краске!

— Ой, как неловко. Ой…

Малиновый румянец проступал из-под чернильного пятна. Боевой индейский раскрас. И, честно говоря, я не смог удержаться от смеха. Честно, я старался. Но ее вид нашкодившей первогодки не мог оставить равнодушным. Она пыхтела в ответ, собираясь что-то такое высказать поязвительней, но вдруг уступила и улыбнулась. Это не я собирался только что засыпаться, как если бы в теплицах из карманов полезли плотоядные слизни.

А потом она смотрела, как я мешаю состав, позволяющий избавиться от краски. Мои действия в некоторых случаях доведены до автоматизма и иногда слишком быстры, могут показаться фокусом. Возможно, мне просто не хотелось, чтобы она, да и кто-либо, узнали состав пятновыводителя. Ведь это средство было запатентовано и приносило деньги. Я мог довольно безбедно существовать на средства от своих патентов, лишь часть которых была отдана в общественное пользование. Толику корысти мне привил в свое время друг, отвесивший здоровский подзатыльник и сказавший, что нам еще жизнь жить, непременно до старости. Не важно насколько счастливую, но долгую. Он был прав со своим пророческим заявлением. На том свете меня не ждали, а наоборот, выпихивали под зад коленом.

— Это удивительно… — она придвинулась вплотную.

— Нисколько. Немного пощиплет. Закрой глаза, — я быстро нанес состав.

— Не беда, — она поморщилась.

— Идем, я тебя умою. Не беда, но дыры на лице проесть может.