Приевшаяся история (СИ)

Мурашки дружно шествовали по спине от прикосновения ее руки к голове. Она разбирала волосы, нежно надавливая на кожу, смещая. А когда я, как заяц, готов был стучать лапой, заговорила вновь:

— Ты приходил? Ты приходил! Ты приходил, а меня не было!..

Раздался звучный удар костяшек в лоб.

— Ч-ш-ш… Все увечья в случае чего припишут мне.

Ворона — я все еще не мог отвязаться от произнесенного вслух прозвища — переместилась в уютную ямку, между моими коленями и туловищем: я пересаживался удобнее. Не век же отстаивать колени. В любви здесь никто не признавался. Она помостилась, откинулась расслабленно, протянула руки и сжала мое лицо, глядя прямо в глаза.

— Я сглупила основательно. А между тем был серьезный разговор, о котором следовало тебя предупредить. Идем отсюда, все расскажу.

========== Не очень страшная сказка ==========

У меня был секс с настоящим человеком! Я хочу еще!

Песенка

Когда я буквально очнулся, мы стояли у дверей в ее комнаты. Кажется… Да нет, не может быть! Под кожей растекалось болезненное чувство вины. А я умею самобичеваться!

— Северус…

Влажное, мягкое прикосновение губ к губам. Я не был готов. Сердце пропустило один удар. Она начала с того, что со смехом швырнула меня с самого высокого обрыва.

Отстала. Взгляд беспрерывно блуждает по лицу, цепляется за выступающие части, ныряет в омут глаз без стеснения. Вот анализировала, хмурюсь ли. Переместилась, тронула, почти осязаемо, опущенные уголки губ.

Сжал ее запястья и не придумал, куда бы деть взятые в плен руки. Встала на цыпочки, потянулась, используя мой жест, как опору. Хотелось ли еще одного поцелуя? Да! Какого? На который хватит ее щедрости! И она прикоснулась еле ощутимо к уголкам рта, к угрюмым складкам, давая понять, что ей, возможно, хочется исправить это, или она всего лишь подметила мою особенность почти не улыбаться.

В области солнечного сплетения неуклюже повернулся вокруг своей оси увесистый, колючий зверь. Я вжал ее в двери, бормоча предложение покинуть коридор. А она в ответ издала смешок, утробный и низкий, слишком вторящий пробудившемуся гаду.

Этот ни с чем не сравнимый страх. Я мало чего боюсь. И это не опасения показаться смешным, глупым и некомпетентным. Не ужас сделать ей больно и плохо. А чем тогда я занимался несколько минут назад?! Я ведь почти убил ее, задушил. Почти руками. Это был страх открыться, подставить себя под удар. Боязнь эмоциональной уязвимости. Хватило бы ей мудрости быть чуть медленнее, чуть осторожней. К сожалению, я мучительно нуждался в бережном отношении, почти как к хрустальной вазе.

Такова уж была моя природа, что я мог терпеть какую угодно боль, любые унижения и страдания, кроме прикосновения к сфере отношений. К единственной критической точке нежности и любви к женщине, способной разрушить все строение, как карточный домик.

Физики я не боялся. Чай, не маленький мальчик. Я не только видел ее со стороны. И не только самую противную животную ипостась. Скрываясь под дезиллюминационкой в доме друга, я становился пару раз, не афишируя свою персону, свидетелем деления супружеского ложа. Они ни в коем случае не знали о моем присутствии. А я видел, какова бывает предупредительная нежность, трепет желания, красота слияния и его органичность, не вычурная, но такая сладкая для обоих прелесть, что они спали сплетенные, не замечая неудобных поворотов, ракурсов и заломов.

В те моменты, когда я сам просыпался, выныривая из какого-то морока подле обнаженного тела, чаще всего находясь полуодетым, с остаточным привкусам алкоголя вперемешку с каким-нибудь зельем, снижающим критичность отношения к поступкам, а проще отключающим сознательную сторону, не было желания даже имя узнавать или осведомляться о каких-то нуждах вероятной партнерши. Я предпочитал автоматически вычищать эти встречи из головы, продолжая оставаться практически девственником.

Обстановка прошла мимо меня. Мы жили в почти безликих меблированных комнатах, снабженных удобствами. И было не интересно, что она успела переделать под свой вкус, потому что под спиной оказалась опора спинки дивана в гостиной. Очевидно, она подтолкнула и усадила меня. Села перпендикулярно, перекинула ноги через колени и заговорила:

— Как ты думаешь, где МакГонагалл нашла меня?

— Там же, где и МакМиллана. Устроила тут шотландское восстание!

— Почти верно, — она чуть запрокинула голову, приоткрыв губы в короткой ухмылке, шевельнув крыльями ястребиного носа.

А я отпустил себя, не веря, что делаю это. Что это на мою кисть в один оборот намотаны волосы, а очертания рта, тепло кожи, распахнутые в изумлении глаза, на которых можно пересчитать влажные черные ресницы — у самого моего лица.

Она ответила на поцелуй, открылась беззастенчиво. Несколько раз, топя в смущении, столкнулись два немаленьких носа, пока мы не нашли разворот немного неудобный, обдавая друг друга теплым сопением. Целоваться было вкусно! К моему восторгу химия, которой я придавал довольно много мистического значения, одобрила наше слияние. Не казалось, что мокро, что грязно меняться слюной, что сталкиваться языками противно, особенно лаская.