Приевшаяся история (СИ)

Но только стоило провалиться в муть бессвязного сна, как разбудил тихий голос домовика. Своего эльфа я некогда привязал к себе, жертвуя частью сил на поддержание его жизнеспособности, но получая взамен несоизмеримо много. Я не стал бы так растрачиваться, если бы это существо не полюбилось мне своим жизнелюбием, разумностью, быстротой соображения, а не чистым потаканием самодурству обслуживаемого лица. Когда я впервые услышал нечто вроде протеста, решился окончательно. Мой эльф должен иметь свое мнение, как и я. Сейчас я чувствовал настойчивое прикосновение к руке.

— Хозяин, хозяин! Женщина хозяина больна! Лежит в лазарете. Никого не зовет, но и не подпускает. Окружила себя каким-то мерзким барьером, горит молча. Откуда Шеспи знает? — спросил он весьма театрально, в духе значимого эльфа. — Шеспи просила заняться старшая начальница. Распорядилась: «Буди!» Хозяин накажет Шеспи? — тут же на всякий случай включил покорного эльфа.

— И что ты хочешь? Порку или отпуск?

Мой ни в чем неповинный эльф изменился в лице. Во время вынужденного отдаления, когда я месяц провалялся в Мунго, бедняга чуть не захирел.

— Хозяин — злой волшебник! Очень злой! — с чувством оскорбленной гордости.

— Скажи мне, Шеспи, что за придурь? Почему ты назвал какую-то женщину моей? Я вообще не в курсе, о ком ты! — я врал, остро ощущая на сей момент принадлежность этой женщины мне.

Она предусмотрительно защитилась в уязвимом состоянии от утечки лишней информации. Держись! Жаль только, она не давала подобраться к себе Помфри. Опрометчиво. Уж с банальной простудой колдомедик справилась бы на раз-два.

— Шеспи чувствует связи. Тонкие связи, как сшивающая нить. Семья сильнее в разы. Так!

Ну, предположим, до семьи здесь было как до Луны. Но, вполне возможно, слова эльфа имели под собой основание. У меня не было причин ему не верить. Я так привык, что являюсь вещью в себе, что даже моя эфемерная возлюбленная была во мне. Шутка слишком развитой памяти, способной возрождать полноценную картинку запахов и звуков, даже тактильных ощущений порой.

Остановил жестом эльфа, предупреждая трасгрессию. Хотелось немного разобраться и разложить все по полочкам. Вероятно, придется играть роль перед некоторым скоплением народа.

Я вошел в палаты довольно обширного школьного лазарета. Глянул искоса на несколько дремлющих детей. С последней койки меня просверлил довольно тяжелый взгляд. Знаю, друг, Костерост — та еще дрянь. Или форма моей вечерней одежды, наскоро нахлобученной, вызвала недоумение у парня? Но основное движение происходило в отсеке с индивидуальными боксами.

Минерва позевывала в объемном клетчатом халате. За неимением другого специалиста по чарам рядом суетился злой как черт Флитвик, брызгающий слюной на собственную палочку.

— О! Надо же было всех сорвать с мест! Давай, приведи Хагрида. Пусть окропит помещение ядом акромантула, — бесился полугоблин.

— Филиус! Зачем полумеры? Мадам директор считает, что источаемый мной яд во много раз сильнее.

Шпилька в сторону МакГонагалл была не пустым звуком. Зачем было так неосмотрительно унижать старого мага? Он и не смог бы ничего поделать, не обладая нужными параметрами. Она звала меня. Как-то дала понять это. Или Поппи потрудилась сделать выводы, что мы на довольно короткой ноге.

Я вошел в строгую келью, где над кроватью колыхалось поле, напоминающее опалесцирующее желе. Не пустотелое. Тот самый, нелюбимый, вязкий энергетический щит. В данном случае сковыривать его пришлось долго и нудно, слоями. Но я был уверен и нырнул в него, как в воду, не морщась и не закрывая глаз.

Она была горячая, как кипяток, и красная. Все время такая живая, осязаемая, что в моем клиническом случае удивительно, а сейчас даже слишком. Я трогал раскаленные пергаментные щеки. Она не была в забытьи, лишь самую малость заторможена. Как только открыла глаза, приказал:

— Выпей!

По растрескавшимся, обметанным губам растеклось спиртосодержащее зелье, заставляя ее шипеть. На сухих от жара глазах выступила влага.

— Больно! — прохрипела она не похожим на собственный голосом и взялась за горло.

— Тут больно, тут больно, — я положил руки на ее шею и живот. — Значит, живая. Это же хорошо!

— Не хочу я быть такой живой! И ноги просто ледяные…

А это было не совсем хорошо. Пришлось доставать из лечебного арсенала барсучий жир с экстрактом красного перца. Откинув одеяло, обнаружил другую, чуть скомканную, длинную юбку, а на ногах что-то серое. Что-то, потому что я не видел границ. И дай Мерлин, чтобы это были носки! Прикоснувшись к ее лодыжке, края не ощутил, пришлось вести по плотной голени до колена, где меня ждало уже не разочарование, а предвкушение.

— Это чулки, — намекнула она монотонно, как будто от этого легче.

— Готовилась?

— … — каркающее ругательство.

— А с переводом? — в ней было слишком много жизни, точно хватит на двоих.

— Это будет несправедливо. Забудь!