Приевшаяся история (СИ)

— Пыточный зал, только чтобы без ущемлений всяких! Хочу дыбу и кипящее масло, непременно! И вообще, я говорю о дуэльном клубе. Все беды оттого, что детям негде выплеснуть энергию. В квиддич играют единицы. Чрезмерная интеллектуальная нагрузка таит в себе зерно вольнодумия. Я настаиваю на дуэльном клубе. И поверь мне, такой груши мне вполне хватит для того, чтобы быть пушистой овцой в остальное время.

Мы могли позволить себе шутить и ерничать. Теперь никому не было достаточно хорошо и комфортно на душе. Воспоминания в скорбных ночных бдениях заставляли грызть подушки. Мой последний внутренний диалог с Лили загнулся под напором действительности. И рана давала знать о себе чаще, чем я хотел. Это было нечто связанное с нервной проводимостью и, должно быть, с проводимостью течения магии. Что-то мешало самоисцелению организма. Боль иногда возвращалась и пронизывала такая, что метка бледнеет в воспоминаниях по сравнению с ней.

Но шум и суета близости нового учебного года здорово подлатали опоры оптимизма.

***

Я сидел в учительской и цедил кофе. Явился специально раньше многих. Люблю составить впечатление по манере здороваться и входить в незнакомое место. Следом пришла Минни, подтянутая, почти прозрачная в области талии, стянутой черным кушаком. Ах, даст еще прикурить молоденьким выскочкам из нового педсостава! Спраут всю дорогу не давала мне забыть, что я всегда могу рассчитывать на ее поддержку. Флитвик кивнул скупо.

Новым профессором арифмантики оказался юноша из рейвенкловцев Зак Кит — так вот, коротко и ясно, как двузначная цифра, дай Мерлин памяти, пятилетней давности выпуска маг. Что ж достойно! А за ним открылась дверь и впустила довольно странную женщину. Молодую, скажу сразу, но ее юность стремилась ко «второй свежести». И слишком много портящих впечатление повадок. Поздоровалась она учтиво, без дрожи и интереса к отдельным личностям. А затем быстрым, еле уловимым движением корпуса, выдавая свои навыки тем, кто приучен действовать идентично, оценила стратегически более выгодное место для нападения вкупе с возможностью отступления. Место около двери оставалось. Я лишь был слишком благодушно настроен, чтобы занять его. Мне некуда было бежать и не от кого. Своей персоной я представлял лагерь победителей, тем более его героя. ЗоТИ… Хм-ф…

Профессором трансфигурации стал мужчина в летах. Я совсем не знал его ни по стану пожирателей, ни по орденским делам. Иногда подобная темная лошадка может таить в себе слишком много интересного. Так много, что скоро захочется личности поскромнее. Но все мои размышления были следствием паранойи.

Я даже, не сдержав улыбки, вспомнил, как предлагал слегка во хмелю старому приятелю стать на должность преподавателя ЗоТИ. Нет, ну каждый из нас был способен родить на свет такую непомерную гадость, которая не снится в страшных снах магам-обывателям. Следовательно, мы автоматически приспособились защищаться от нее. Ради моего спокойствия и укрощения прыти он напомнил, что с детства занимается финансовыми махинациями. И теперь-то ничто не мешает предаться любимому делу. С министерских постов Люциуса не то чтобы поперли. Как всегда, опережая события на корпус, он подал прошения об отставке сразу после суда. И вот финансовое благополучие дома Малфоев росло и крепло, а в вертикальном порядке пополз шепоток, что стране не помешает такой прозорливый министр магии, способный установить расшатанную после войны экономику на твердые рельсы.

Минерва всех благодушно перезнакомила и перешла непосредственно к расписанию, составленному на первый триместр. «Беременность» развивалась согласно четкому плану… Девятнадцать учеников, решивших, что последний год обучения пошел книзлу под хвост, решено было не распределять по прежним факультетам, а поселить неподалеку друг от друга. Девочки — у Помоны, а мальчики — под моим неусыпным присмотром. И как бы ни было смешно, но радостное воссоединение Лонгботтома и моего крестника, которых раньше на одном поле по нужде ходящими было не застать, выглядело вполне оптимистически. Как и все действо, стоящее у истоков новой жизни.

Кое-какие организационные моменты плавно перетекли в банкет, заключающийся в горькой попойке. Рюмочки опрокидывались одна за другой. И в тот момент, когда старина Флитвик начал демонстрировать свою способность удержать рюмку на длинном полугоблинском носу, мне стало батюшки как плохо.

Рот наполнился вязкой слюной, сердце рухнуло в пятки, а боль распустила свои многочисленные извивающиеся щупальца. Я встал и, стараясь не терять лица, двинулся к выходу. Слова доносились сквозь вату. Я доползу, ползаю я теперь профессионально, глотну обезболивающего, на алкоголь меня отрубит, и буду завтра огурцом.

— Этот Снейп, — чуть растягивая слова, утверждал некий МакМилан, ставший нашим новым трансфигуратором, а я ведь еще не ушел, — мог бы проявить чуть больше уважения к коллегам.