Приглашение в ад

— Что же ты? Пошли! Иначе нам с ними не справиться!

Лебедь вновь склонился над ним, но некая таинственная нить оборвалась. Вадим уже не в силах был цепляться за это пространство. Сон тянул его вглубь, мир реалий разворачивал и распахивал. Нужно было выбирать, и он ускользал, все более теряя Лебедя. Образ друга, его голос становились все более призрачными. Лицо съедалось туманом, слова улетали ввысь. А в следующую секунду Вадим распахнул глаза и сел.

Его трясло, как в лихорадке. Явь пришла на смену бредовым видениям, но дрожь не унималась. Обняв себя руками, он поднялся и, нашарив на тумбочке спички, с усилием и не сразу припомнил, что это не башня и вообще не город. Свеча, впрочем, отыскалась и здесь — да не одна, а с целой компанией товарок. Бронзовый, тонкой работы канделябр, приютил сразу пять свечей. Короткой жизни вспыхнувшей спички хватило только на то, чтобы запалить одну-единственную, но Вадиму показалось достаточно и одной свечи. Непроизвольным движением он задержал над ней ладонь, словно намереваясь согреться от этого крохотного язычка пламени. На какой-то миг ему даже показалось, что все прошло, но зубы тотчас выдали длинную дробь. Вадим стиснул руками виски. Такого с ним еще не бывало. Шатаясь, он приблизился к окну и выглянул наружу. Огни, огни… Спать на Горке дозволялось не всем.

— Четыре ударных группы… — забормотал он, стараясь мыслями о предстоящей операции вытеснить необъяснимый страх. — Четыре отряда… Бомбовый удар по шахтам и одновременная атака бронепоезда. С двух сторон…

Бормотание его прервалось. Внезапная мысль заставила вернуться к свече.

— Чепуха!.. Быть такого не может! — Вадим медленно протянул к язычку пламени дрожащую руку, но взгляд его обратился не к ней, а к стене. Его словно ударили плетью по глазам. Тени на стене не было. Совсем.

Посмотрев на ладонь с темным пятном копоти от свечи, Вадим хрипло рассмеялся.

Это было ОНО — то самое, чего подспудно боялись все в этом уцелевшем и пытающемся уцелеть мире. Можно было скрежетать зубами, рычать от ярости, но изменить что-либо он уже не мог. Некая предопределенность наподобие хирургического лезвия вторглась в его плоть, разом перекроив судьбу и обозначив берег, который до сих пор угадывался лишь у самого горизонта. И, наверное, впервые Вадим прислушался к себе особым образом — прислушиваясь на самом деле даже не к себе, а к тому чужому, что, войдя в тело, завладело им уже сейчас, игнорируя живого хозяина. Вспомнилось разом все — и прошлые сны, и звонок телефона-автомата, и странная царапина на вечеринке у Поля. Несомненно болезнь намечалась уже тогда, усиливаясь от приступа к приступу. Ему некогда было болеть, но он заболел. Это было подло, это было несправедливо, но это случилось.

Волна озноба вновь обрушилась на Дымова, и мысль о близкой кончине уже не показалась дикой. Нет, она показалась ему страшной. Это тоже следовало пережить, призвав к себе не мужество — какое, к чертям, мужество! — призвав нечто, что утешает, обобщая, оправдывая и приоткрывая завесу. Ведь если не стесняются толковать об Армагеддоне, если в конечном счете ЭТО суждено всем и каждому, то, значит, надо быть готовым. Стыдно, наверное, быть НЕГОТОВЫМ. В любой день, в любой час и любую минуту. Тем более, что у него оставался запас времени. Лепить себя еще было не поздно. Ему хотелось верить, что не поздно. За стадией страха, Дымов чувствовал, должна была последовать стадия надежды, и нужно было только чуточку обождать. А опыт со свечой, сон — все это было лишь весточкой, своего рода джентльменским предупреждением. Вероятно, следовало поблагодарить судьбу и за эту малость…

* * *

Определенные опасения у них еще оставались, однако рельсы из пластиката, соединившие заброшенную железнодорожную ветку с «адским кольцом», выдержали вес ощетинившегося пушками состава более чем достойно. Громыхая на стыках, бронепоезд медленно перебрался из «зоны мира» в «зону войны» и стал набирать ход. С этой минуты счет времени изменился. Люди заняли места возле орудий, Лили с Артуром, вооруженные рациями, вышли на платформу, с напряжением вглядываясь вперед.

— Еще самую малость, — тихо произнес Артур, скосив глаза на часы. — Сейчас они сбросят бомбы.

— И эта штуковина тотчас вылетит нам навстречу?

— Скорее всего. Хотя необходимая команда могла быть уже отдана — сразу после того, как мы заняли путь. То есть они, конечно, уже знают, что мы здесь.

Обе головы пигопага презрительно улыбнулись. Именно так Лили привык встречать опасность. Наклонившись к рации, он усилил шуршание эфира до максимума и повесил черный футляр на грудь. А в следующую секунду скрежет трущихся о рельсы колес ворвался в уши. Поезд тормозил.

— Что там еще?…

Но вопрос запоздал. Ответ был у них перед глазами.