Приглашение в космос

Теперь задумался Королев. А потом неожиданно подытожил:

– Что ж, спрашивал о твоей готовности, Павел Иванович, не зря. К полету не готов. Иди…

Снова замолчал Беляев. Никуда, естественно не пошел, а после минутной паузы тихо выдавил из себя:

– Если потребуется, я смогу это сделать.

– Спасибо, – спокойно принял его слова Королев…

Два свидетельства того памятного разговора Королева с Беляевым при некоторой внешней схожести сильно отличались по своей фактической, но более – моральной сути. Потому, обнаружив такое несоответствие, я попытался, как можно более точно услышать о нем от обоих оставшихся в живых людей, кто имел к нему отношение. Однако, оба, передавая тот разговор в деталях, стояли каждый на своем. Более того, Леонов решительно не принимал не только подобное его толкование Богдашевским, но даже сам факт возможного присутствия кого-то третьего при личном разговоре Королёва с Беляевым. Где же истина?

Осмелюсь предположить: если и впрямь тот разговор был таким, как его описывает психолог Богдашевский, то в его толковании правы… оба. И в этом нет ничего странного, поскольку Леонов-то излагает эту историю со слов своего командира Павла Беляева. А тот в счастливую минуту благополучного возвращения, передавая своему другу и напарнику недавний диалог с Королевым и находясь во власти вполне понятных сентиментальных чувств, полусознательно чуть изменил его суть. Конечно, Леонову было бы более обидно услышать всю истину, по которой при определенном стечении обстоятельств он (или его безжизненное тело) просто бросалось в космосе, ради возвращения на Землю оставшегося в живых другого члена экипажа. Во всяком случае, так мог предполагать сам Беляев, и, видимо, это обстоятельство заставило его рассказать о том разговоре по-своему.

А действительно, что делать, если во время выхода Леонова в космос возникает ситуация, при которой он не может войти в шлюзовую камеру и погибает вне корабля? Да, во время тренировок в самолете-лаборатории он втаскивал «безжизненное» тело напарника в корабль, но это же на Земле, а что может случиться там – в космосе?! Не гибнуть же обоим – ведь при неотстреленной шлюзовой камере благополучное возвращение корабля невозможно – тут хоть одного спасти! Именно такой и должна была быть позиция Главного конструктора Сергея Павловича Королева, который нёс персональную ответственность и за жизни людей, и за успешное выполнение намеченной космической программы. И в ситуации подготовки к столь непредсказуемому полету-эксперименту он просто обязан был предусмотреть минимизацию возможных потерь. Что он, видимо, и сделал, проведя соответствующую проверку-инструкцию командира экипажа накануне полета в том памятном разговоре с ним. И в этом случае услышанный психологом Богдашевским разговор Главного конструктора с Беляевым вполне мог иметь место. А Беляев, в свою очередь, проявил истинно гуманные чувства, не обманывая Леонова полностью, нет! – лишь несколько, по его мнению, изменив тот разговор и по-своему интерпретируя его суть сразу после их благополучного приземления. Но кто посмеет упрекнуть его за это?!

И можно только очень отдаленно представить себе, что пережил Павел, когда у Алексея возникли серьезные проблемы при возвращении из открытого космоса в корабль – все как будто развивалось по жуткому сценарию, оговоренному с ним Королевым. Как молился он за то, чтобы у Леонова все получилось, и ему не надо было выполнять наказ Королёва! Какое великое счастье, что в самый решающий момент того исторического полета неведомый режиссер счастливо изменил ход своего драматичного спектакля – Алексей нашел единственно правильный выход из смертельной ситуации. Иначе имели бы мы, по меньшей мере, на одну жертву освоения космоса больше, а космонавт Павел Беляев остаток своей жизни испытывал бы великие моральные муки, считая себя косвенно виноватым в гибели друга.