Пригород

Завскладом, однако, не торопился вступать в разговор. Он спокойно оглянулся кругом и тут-то заметил Марусина, отбирающего в стопку книги.

— А это кто? — спросил он.

Рябая учетчица пожала плечами.

— Я откуда знаю кто?! — огрызнулась она. — Зашел с улицы и ходит!

— Возмутительно! — багровея от гнева, закричал на нее завскладом. — Это что такое, я у вас спрашиваю?! — и он ткнул несколько раз пальцем в сторону Марусина. — Вы работаете или только руганью занимаетесь?!

Так при молчаливом одобрении рабочих он отчитывал несколько минут нормировщицу, а потом направился к Марусину, позабыв, что нужно разобраться, куда же исчезли сорок три тюка.

— Вы что здесь, молодой человек, делаете?

— Ничего… — ответил Марусин. — Просто зашел посмотреть.

— Что?! — взвизгнул заведующий, уже не сдерживая себя, как в разговоре с рабочими. — Убирайтесь вон! Я вас знаю! Ходите, а потом у нас бумага пропадает! Вон!

— Да уйду я… — сказал Марусин и хотел взять стопку отобранных книг, но завскладом схватил его за рукав и потащил к выходу.

— А это что? — кивая на книжку Ремизова, спросил он. — Тоже у нас украли?

— Как же… — обретая уверенность, ответил Марусин. — Я ее в библиотеке взял. Вон штамп, видите?

И он показал штамп библиотеки, из которой привезли на склад книги. Штамп этот успокоил подозрения заведующего.

— Идите! — сказал он. — Идите, и чтобы я вас больше не видел.

Расставшись с заведующим, Марусин задумался. Странно, но он не ощущал сейчас даже обиды на хамство. Утешало, что нашел книгу, которую давно хотел достать, и — главное! — увидел все, что нужно было увидеть. Теперь надо съездить в эту библиотеку, из которой привезли книги, познакомиться с библиотекарями — и материал готов.

Марусин зажмурил глаза, пытаясь вспомнить что-то нужное, что мелькнуло в глазах, когда заведующий выводил его со склада. Ну, да… Тюк у входа. Из него выглядывал почти новенький переплет книги.

«Запрессованный Пушкин» — возникло название для статьи, и Марусин счастливо улыбнулся.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Тот день, когда Матрена Филипповна не досидела на бюро райкома партии и уехала, на свою беду, на фабрику, многое изменил в ее жизни. Сейчас Матрена Филипповна чувствовала себя не только униженной, но просто-напросто раздавленной.

Да… Дорого обошлось возвращение Васьки, хотя Матрена Филипповна и не думала об этом. Словно в пропасть, забыв о том, что было, забыв о себе, бросилась она в унизительное и позорное рабство, и — странно! — сладким оказалось оно.

— Я все сделаю! Все будет так, как ты хочешь! — шептала она, покрывая поцелуями волосатую Васькину грудь. — Все сделаю, милый, все!

И она нежно гладила Васькино плечо, словно стремилась стереть печальную татуировку: «С юных лет счастья нет». Да, стереть! Ее любимый должен быть счастлив. Она все сделает для этого. Все.

И, окончательно забывая о себе, задыхаясь словами, шептала Матрена Филипповна, что никогда не верила в худые разговоры о Ваське, не поверила и Якову Родионовичу, когда тот пытался убедить ее, что Васька украл мотор.

— Ведь не было этого? Не было? — заглядывая в лицо Васьки, спросила она.

Ничего не изменилось в лице Могилина.

Он лежал, закинув одну руку за голову, а другой небрежно ласкал свою начальницу и рабу. Неподвижно смотрел в потолок над собой, словно что-то там видел.

— Я знала, что не было… — прижимаясь к Васькиной груди, сказала Матрена Филипповна.

От притихшей Матрены Филипповны Васька ушел в пять часов утра и сразу отправился на фабрику. Миновав спящего вахтера, прошел в цех. Там никого не было, и пустое — без людей — помещение цеха казалось огромным.

Васька накинул спецовку и принялся за работу.

К началу смены, когда появился на фабрике Яков Савельевич, все было закончено. Все старые станки Васька отключил от электропитания.

Он забрался в свой закуток и, надев на голову промасленную кепку, принялся ждать.

Вышло так, как он и рассчитывал.

— Что это такое?! Что это такое?! — с криком ворвался в его закуток Яков Севастьянович. Но словно и не слышал его крика Васька-каторжник. Сосредоточенно и ясно смотрел он прямо перед собой, словно не видел Кукушкина.

И тогда Яков Сергеевич даже оробел, вроде бы и сник под этим ясным и бесхитростным взглядом.

— Да… — вздохнул Васька, прислушиваясь к тем мыслям, что совершались в нем. — Да… Такие дела. Давить до конца надо. Выдавливать начисто.

— Что-о?! — испуганно вскрикнул Яков Сидорович.

— Так… — задумчиво разглядывая его, ответил Васька. — Это я про тебя, сосед, говорю. Не обращай внимания.

— А! — успокаиваясь, понятливо кивнул Яков Сафронович. — Понимаю. А ты все обдумал, молодой человек? Ведь если что, так я много знаю про тебя…

— Обо мне все знают… — недобро усмехнулся Васька. — Но есть люди, к которым нужно присмотреться, чтобы узнать о них все…

И, вспомнив вдруг следователя, который вел пять лет назад его дело, Васька в упор заглянул в глаза Якова Спиридоновича.

— И выяснить, какие люди к ним приезжают…

Легко стало Якову Степановичу.