Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение

«Полдевятого, — думал Тони. — В Лондоне гости начинают съезжаться к ужину». В эту пору в Лондоне, что ни вечер, дают приемы. (Когда-то, когда Тони лез из кожи вон, чтобы стать женихом Бренды, он ходил на все приемы подряд. Если они ужинали в разных домах, он перед ужином слонялся у подъезда, высматривая Бренду в толпе, слонялся он там и после ужина, ожидая, когда ее можно будет проводить домой. Леди Сент-Клауд помогала ему изо всех сил. Поженившись — до смерти отца Тони они два года жили в Лондоне, — на приемы они ходили реже, всего раза два в неделю, не считая того шалого месяца, когда Бренда оправилась после родов Джона Эндрю.) Тони стал представлять себе гостей, съезжающихся сейчас в Лондоне на ужин, и среди них Бренду, и как она широко раскрытыми глазами смотрит на каждого входящего. Если еще топят, она постарается сесть поближе к камину. Но топят ли в конце мая? Он не мог припомнить. В Хеттоне в любой сезон почти всегда топили по вечерам.

Потом, начесавшись всласть, Тони вспомнил, что в Англии сейчас не половина девятого. Пять часов разницы во времени. В дороге они постоянно переставляли часы. Солнце встает на востоке. Англия к востоку от Америки, так что ему и доктору Мессинджеру солнце достается позже. Им оно достается из вторых рук и уже слегка замусоленное, после того как им вдоволь попользовались Полли Кокперс, миссис Бивер и княгиня Абдул Акбар… Совсем как Поллины платья, которые Бренда скупала по десять-пятнадцать фунтов за штуку… Он заснул.

Проснувшись через час, он услышал, как доктор Мессинджер ругается, и увидел, что тот сидит на гамаке верхом и обрабатывает йодом и бинтами большой палец ноги.

— Кровосос до меня добрался. Я, должно быть, во сне прислонил ногу к сетке. Бог знает, сколько он над ней трудился, прежде чем я проснулся. Говорят, лампа должна их отпугивать, но почему-то не отпугивает.

Негры что-то жевали у костра — они не ложились.

— Кровосос тут злой-злой, — сказал негр. — Потому наша сидит огонь.

— Чтоб тебе, так недолго и заболеть, — сказал доктор Мессинджер. — Они, наверное, высосали у меня не один литр крови.

Бренда и Джок танцевали у Энкориджей. Прием близился к концу, ряды гостей редели, и в первый раз за вечер можно было танцевать в свое удовольствие. Увешанная гобеленами бальная зала освещалась свечами. Леди Энкоридж только что с реверансами проводила последнего члена королевской семьи.

— Если бы ты знал, до чего я ненавижу засиживаться в гостях, — сказала Бренда, — но было бы слишком жестоко увести моего мистера Бивера. Он на седьмом небе, что попал сюда, и мне было не так-то легко устроить, чтобы его пригласили… Кстати говоря, — добавила она чуть погодя, — наверное, на следующий год мне и самой не попасть на такой прием.

— Вы доведете развод до конца?

— Не знаю, Джок. Это не от меня зависит. Вся штука в том, чтобы удержать мистера Бивера. Он стал очень нравным в последнее время. Приходится чуть не каждую неделю подкидывать ему один-другой великосветский прием, а если развод состоится, ни о каких приемах не может быть и речи. Есть известия о Тони?

— Давно не было. Я получил от него телеграмму по прибытии. Он уехал в экспедицию с каким-то жуликом-доктором.

— А это не опасно?

— Не думаю. Весь мир цивилизовался — куда ни ткнись, повсюду прогулочные автомобили и куковские агентства.

— Да, наверно, ты прав… Надеюсь, Тони не хандрит. Мне неприятно думать, что ему плохо.

— Он, надо полагать, понемногу свыкается.

— Очень хочется верить. Ты же знаешь, как я люблю Тони, хотя он ужасно обошелся со мной.

В двух-трех километрах от лагеря находилась индейская деревушка. Там Тони и доктор Мессинджер рассчитывали набрать носильщиков для перехода в край пай-ваев — до него было километров триста, а то и больше. Негры жили у реки и на индейскую территорию идти не могли. Их предполагалось отправить обратно с той же лодкой.

На заре Тони и доктор Мессинджер выпили по чашке горячего какао, заели его сухарями и остатками открытых с вечера мясных консервов. Потом направились в деревню. Один чернокожий шел впереди, расчищая путь мачете. Вслед за ним друг другу в затылок шагали доктор Мессинджер и Тони; второй чернокожий плелся сзади; он нес образчики товаров — дешевое бельгийское ружье, несколько рулонов набивного ситца, ручные зеркальца в пестрых пластмассовых рамах, флакончики резко пахнущей помады для волос.

Заросшую, полузаброшенную тропу то и дело преграждали упавшие стволы; они перешли вброд по колено в воде через два ручейка, впадавшие в большую реку; жесткую вязь оголенных корней под ногами сменяла сырая и скользкая лиственная прель.

Вскоре они подошли к деревне. Она возникла перед ними неожиданно, едва они вынырнули из кустов на широкую вырубку. На ней раскинулось восемь-девять круглых глинобитных хижин, крытых пальмовыми листьями. Вокруг не было ни души, но два-три тонких столбика дыма, поднимавшихся прямо к небу в прозрачном утреннем воздухе, свидетельствовали, что люди здесь есть.

— Очень все испугали, — сказал негр.

— Пойди приведи кого-нибудь, надо поговорить, — сказал доктор Мессинджер.