Пригоршня прозы: Современный американский рассказ

Теперь, вспоминая про это, Эрл улыбается. Он, конечно, не Господь Бог. Но он знает, что среди руководителей джазовых ансамблей, колесящих по стране, он — один из лучших. И что тихоня Билли Кокс, пятью годами его моложе, — лучший среди джазистов композитор-аранжировщик, без оговорок. На пару они запросто творят чудеса. Мало кто еще умеет, как они, ткать материю из звуков, мало у кого еще двенадцать разных голосов, двенадцать необузданных темпераментов, могут вскрикивать и стонать, как один человек. Да при том еще фирменное качество звука — безупречное согласие медных и деревянных. Может быть, у Бейси группа саксофонов посильнее; как грянут — настоящий мелодический ураган. Или, например, у Эллингтона медные отличаются четкой артикуляцией и неподражаемым блеском. Но такой слитности звучания нет ни у кого, кроме них. Джаз Фергюсона всегда можно узнать по первым же нотам. Бывает, кто-то из музыкантов уходит, поступает в другие ансамбли, ездит по другим маршрутам, но свой звук, этот уникальный сплав, — остается.

Рассыпанные огни Спрингфилда уже ушли назад, отражаясь в зеркале заднего вида лишь тусклым электрическим заревом. А за городом по 42-му шоссе огни попадаются совсем редко, кое-где горит фонарь над дверью, освещая облупленный фасад с замершим креслом-качалкой на узкой веранде. Ставни плотно закрыты, внутри тишина. Билли и Эрл пробуют представить себе, как все это выглядит днем: детишки, поди, раскачивают качалку, внизу под кустом, свернувшись, спит пес, и, может быть, за домом на веревке сушится белье и хлопает на ветру. Картина расплылась пятном, сжалась в точку — проехали.

Билли вынул из кармана спичечную картонку. На внутренней стороне крышки записано несколько последовательностей аккордов. Он достает из-под сиденья линованный блокнотик, быстро проводит снизу дополнительную басовую линейку и начинает напевать себе под нос.

— Есть задумка? — спросил Эрл.

— Да, кажется. Что-то легкое, ну знаешь, солнышко сияет, весна, и все такое.

Эрл постукивает свободной рукой по баранке:

— Подкинь еще молодую походку фигуристой девчонки, и я с тобой.

— Ладно. Тогда помогай. Ты давай про девчонку — на ней желтая юбка в обтяжку, так? — а я про солнце, про майский солнечный денек. И если пойдет вразнобой, мы, я думаю, услышим.

— Идет. Что там у тебя уже есть?

Билли не ответил. Подняв палец к уху, он посматривает то на нотный лист, то на спичечную картонку. Эрл его не трогает. Нельзя прерывать только что родившуюся мысль.

Обычно Билли и Эрл сталкивают противоположности или, во всяком случае, создают неожиданные комбинации. Один их блюз, из самых популярных в репертуаре, представлял собой плод медитаций Билли Кокса на тему о крупной надушенной женщине, обнимающей мужчину, который принял ее горький смешок за радостный возглас. А Эрл к этому добавил воспоминание о дождливом вечере и тихом протяжном стоне, донесшемся из переулка. Они взяли только краски и звуки этих образов, но потом, когда все аранжировали, сами собой добавились и запах, и вкус, и прикосновения. Были у них композиции, которые строились на разрешении контрастов, противоположностей. Между едущим вдалеке поездом и пустым стаканом со следами губной помады по краю и отпечатками пальцев сбоку. Между писком младенца и ухмылкой мужчины, подсчитывающего ночную выручку у игорного стола. Между пунцовыми ногтями, ласкающими плечо любовника, и одиночеством в пустой холодной квартире. Многое ли из этого воспринимали танцующие, те, что покачивались в обнимку, или те, что скакали и вертелись волчком? Возможно, ничего, возможно, они привносили что-нибудь иное, исключительно свое.

Об этом Билли и Эрл рассуждали не раз. И пришли к выводу, что довольно и того, если музыка помогает мечтать, пробуждает души тех, кто слушает и танцует, не зная усталости. Но бывают мгновенья, волшебные мгновенья, когда танцевальный зал, вырвавшись из ночи и кружась, возносится до полупути к небесам.

Билли принялся насвистывать, отбивая ритм по колену. Потом пропел фрагмент мелодии вслух. Эрл кивает:

— Здорово. Я уже слышу, как подхватывает Подлипала Гарри, а из-под него выходит Аусли на своем альте. В триолях? Сейчас попробуем, давай скорее.

Билли опять поет, а Эрл присоединяет высокие триоли, трепетные крылышки, привязанные к мелодической нити, уносящие песню ввысь, к свету. Кончили, и Билли, ухмыляясь и торопясь, как вдохновенный рисовальщик, добавляет еще строку или две, зачеркивает, ставит крапины нот. Время от времени он отрывается, застывает, глядя вперед по лучу фар, потом в темноту за окно и снова вниз на блокнот.

— Вот слушай.

Он понизил почти все ноты на полтона и пустил резким контрапунктом к основной мелодии, отчего она сразу утратила нежную игривость. Написал, поскреб подбородок. Кивнул в темноту:

— Пока до сих пор.