Пригоршня скорпионов

Мок в очередной раз мысленно склонил голову перед своим шефом. Криминальдиректор Мюльхауз был всецело прав: Пёнтек — тот человек, которому первым делом нужно врезать обухом по лбу и оглоушить. Он понимал, что атака на Пёнтека связана с огромным риском, потому решил в последний раз покончить дело миром:

— Разве ваш шеф не просил вас оказать нам помощь?

— На это и намека не было, — расплылся в улыбке гауптштурмфюрер.

Советник сделал глубокий вдох и почувствовал, как внутри поднимается сладостное чувство власти над другим человеком.

— Но вы, Пёнтек, все равно будете помогать нам изо всех сил. Вы включите в работу все клетки своего серого вещества. А надо будет, так и в библиотеке посидите… А знаете почему? Вовсе не потому, что об этом просит ваш шеф, или криминальдиректор Мюльхауз, или я… Об этом вас умоляет роскошная одиннадцатилетняя толстушка Ильза Дёблин, которую вы изнасиловали у себя в автомобиле, щедро заплатив ее пьяной матери; просит вас об этом и Агнес Хертинг, та щебетунья с косичками, похожими на мышиные хвостики, которую вы прижали в будуарах мадам Ле Гёф. На снимке вы вышли очень даже неплохо.

Пёнтек по-прежнему улыбался во весь рот.

— Мне понадобится несколько дней.

— Разумеется. Пожалуйста, контакты поддерживайте исключительно со мной. В конце концов, «следствие ведет советник Мок», не так ли?

II

Бреслау, воскресенье 14 мая 1933 года, десять утра

Барон фон Кёпперлинг занимал два верхних этажа в красивом доме стиля модерн на углу Уферцайле, неподалеку от Политехнического института. В дверях стоял молодой камердинер с грустными, кроткими глазами и профессионально заученными жестами.

— Господин барон ждет вас в гостиной. Соблаговолите следовать за мной.

Мок представился и представил своего ассистента. Барон был высокий, стройный мужчина лет сорока, с длинными тонкими пальцами пианиста. От него только что вышли парикмахер и маникюрша. И теперь барон старался обратить внимание советника на результат их трудов, производя множество самых разных движений руками, однако безрезультатно. Мок смотрел вовсе не на руки барона, он с любопытством оглядывал гостиную. Его внимание привлекли разнообразные детали интерьера, но он не мог уловить никакого смысла, никакой ключевой идеи, объединяющей их, никакой доминанты, не говоря уже про стиль. Почти каждый находящийся тут предмет противоречил своему назначению: наклонный золотой стул, кресло, из сиденья которого вырастал громадный стальной кулак, стол с резным арабским орнаментом, отчего на него нельзя было поставить даже стакан. Советник не был большим специалистом в живописи, однако не сомневался, что огромные полотна, изображающие одновременно Страсти Господни, danse macabre[7] и оргиастические пляски, принадлежат кисти художника, психически не вполне здорового.

Внимание же Форстнера привлекли три террариума, наполненные пауками и многоножками. Они стояли на метровой высоты подставках возле балконной двери. Еще один террариум возле голубой изразцовой печи был пуст. Обыкновенно в нем спал небольшой питон.

Барону в конце концов удалось привлечь внимание полицейских к своим ухоженным рукам. Оказалось, что правой он ласково гладит этого самого питона, обвившегося вокруг его левой руки. Грустноокий слуга принес чайные приборы и песочные пирожные на блюде стиля модерн, с подставкой в форме козьих копыт. Фон Кёпперлинг указал полицейским на разбросанные по полу мавританские подушки. Все по-турецки уселись на них. Форстнер и слуга обменялись стремительными взглядами, что не ускользнуло от внимания ни Мока, ни барона.

— Дорогой барон, у вас чрезвычайно любопытная коллекция. — Мок поднялся и разглядывал обитателей террариумов. — Никогда не думал, что многоножки могут быть такими огромными.

— Это Scolopendra Gigantea, — с улыбкой пояснил барон. — Моя Сара тридцати сантиметров в длину, ее родина — Ямайка.

— В первый раз вижу сколопендру. — Мок с наслаждением затянулся египетской сигаретой, пачку с которыми подал ему слуга. — Где вы раздобыли такой экземпляр?

— В Бреслау есть посредник, который по заказу поставляет всевозможных…

— Членистоногих, — пришел ему на помощь Мок. — И кто же это?

Фон Кёпперлинг написал на украшенном гербом листке, который он вырвал из блокнота, фамилию и адрес: Изидор Фридлендер, Валштрассе, 27.

— А скорпионов вы случайно не держите? — Мок не сводил глаз со сколопендры, которая ритмично двигала сегментами своего туловища.

— Когда-то несколько штук у меня было.

— Кто вам их поставил?

— Все тот же Фридлендер.

— А почему их нет здесь?

— Они все подохли, тоскуя по пустыне Негев.

Внезапно Мок удивленно вытаращил глаза, только сейчас заметив закрепленный на стене фаянсовый писсуар, в котором лежал блестящий нож для колки льда в форме узкой заостренной пирамиды.

— О господин советник, не беспокойтесь. Это санитарно-гигиеническое устройство всего лишь украшение в стиле Дюшана,[8] и никто его не использует по прямому назначению. Нож для колки льда тоже. — Барон погладил бархатный лацкан бонжурки.