Читаем Пригов и концептуализм полностью

В снегах ли русских под РязаньюВ степях калмыцких под КазаньюВ горах ли тайного АленинаИли в песках под дикой ЯффойВдруг выплывет могила ЛенинаИ строго скажет: Маранафа! —И произойдет

Надо сказать, что приведенное стихотворение носит подчеркнуто гетероморфный характер: хотя все шесть строк основной части написаны одним размером — традиционным для русской лирики четырехстопным ямбом, — первые две строки зарифмованы смежно и имеют одинаковые женские окончания, а четыре следующих образуют катрен с перекрестной рифмовкой и чередующимися дактилическими и женскими окончаниями. Седьмая же строка может быть интерпретирована как трехстопный хорей с мужским окончанием и без рифмопары, что решительно противопоставляет ее остальному тексту.

Холостые строки могут возникать в стихотворении дважды, маркируя границы строфоидов, как в приводимом амфибрахическом частично рифмованном стихотворении:

Какая-то тихость и слабость такаяНе бейте! Не бейте меня по глазамВот черное все из меня вытекаетНечтоЯ — ведьма! я — ведьма! я знаю и самЯ черная и ядовитая ртутьНо дайте хотя б напоследок взглянутьНа мир этот солнечный

Таких условных строфоидов с холостыми финалами может быть и больше — например, три; при этом основной текст прорифмован насквозь:

           Вы слышите! слышите — дождик идет! —Да нет — это плачет сторонка восточнаяВся           Как будто рыдает труба водосточнаяГулкая           Иль примус небесный на кухне поет           Как будто бы кто-то узлы увязал           Беззлобный уже и летит на вокзал           Казанский

В ряде случаев потеря метра может происходить и внутри строки (неметрический фрагмент выделен курсивом):

             Иные посуду не моютИ курам не режут животИ все же им счастье бываетЗа что же такое им вот             За то вот на том белом светеМы сядем за белым столомКак малые чистые детиОни же с разинутым ртомПлевки наши в воздухе ловить будут

Однако значительно чаще финальная часть состоит из нескольких строк, которые можно интерпретировать как верлибр (а не прозу — в силу того, что разбиты автором на строки); в таком случае перед нами так называемые полиметрические композиции[234]:

Разреши мне матушкаДикого медведюшкуВ гости к нам привесть! —Ох ж ты, моя деточкаГлупая кровиночкаОн же нас поесть! —Так и естьСъелПрава была матушка

Иногда верлибрический финал может быть достаточно длинным (в примере выделено курсивом):

             Что же это, твою матьБью их, жгу их неустанно —Объявилися опятьТе же самы тараканы             Без вниманья, что их губятГосподи! — неужто ль любятМеняГосподи!             В первый раз ведь такГосподи!Нету слез!

Наконец, в ряде случаев завершающая часть стихотворения может быть прозаической и противопоставляться основной части еще и визуально:

Когда как тучи патриотыИдут с Востока на МосквуКто ж их сильней — сильней их кто-тоКто ту же самую МосквуПеренесет так верст на двестиИли на верст так тысяч пятьПотом вернет, потом опятьА коль она стоит на местеТак они и правы — патриота! — преимущество страсти переднеопределенностью стояния.

При этом чем длиннее прозаический финал, тем сильнее возникающий контраст; такие тексты можно рассматривать как вполне равноправную прозиметрию, отчетливую грань здесь провести трудно:

Кто выйдет, скажет честно:Я Пушкина убил! —Нет, всякий за ДантесаВсяк прячется: Я, молБыл мал!

Или:

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение