Приговор

— «Долгосрочные последствия ядерной войны могут оказаться гораздо губительней, чем считали ранее,—

полагают американские ученьте Ричард П. Турко и Оуэн Б. Тун, — Обширные районы Земли окутает тьма, они подвергнутся продолжительному воздействию низких температур, ураганных штормов, токсического смога, радиоактивных осадков. Наступит «ядерная зима». Появится реальная вероятность уничтожения многих биологических видов, в том числе и человека».

Гул в зале затих. Федоров, стараясь не шуршать бумагой, сложил газету. Обвиняемые, прокурор, адвокат — все были уже на своих местах. В зал входили, располагались за длинным столом судьи.

Процесс продолжался.

18

Глеб Николаев — это Федоров сразу и ревниво отметил про себя — производил куда более выгодное впечатление, чем Виктор. Он был хорошо сложен, широкогруд, высок ростом, но не долговяз. И лицо у него было широкое, с открытой улыбкой и ясными спокойными глазами. Он и на судью смотрел, ясным, спокойным взглядом, и это, казалось, раздражало Курдакова — этот взгляд как бы чуть-чуть сверху, с едва заметной усмешкой в уголках детски-румяных губ. «Вот пристал!..»— словно думал он о председательствующем, отвечая на его вопросы и с трудом удерживаясь, чтобы не подмигнуть при этом залу.

— Расскажите, что вы делали третьего марта после школы,— обратился к нему Курдаков.

— А з-зачем?— удивился Глеб (он слегка заикался), — В-витя же все в п-подробностях описал...

— Вам понятен вопрос?

— П-понятен.

— Тогда отвечайте. И прошу запомнить — Витя, Маша, Коля — это дома. Здесь — суд.

— П-пожалуйста,— повел плечами Глеб. И с той же легкой, отчего-то располагавшей к нему запинкой принялся пересказывать то, что, в самом деле, и суду, и всем находящимся в зале было уже известно.

— Вы очень детально все излагаете,— дослушав Глеба, сказал председательствующий.— Между тем, по вашим словам, вы в тот вечер выпили две бутылки портвейна по 0,7 литра, то есть почти по пол-литра на каждого. Вы что же, ничуть не опьянели, если так хорошо все помните?

— П-пол-литра?..— переспросил Глеб, снисходительно улыбаясь.— Так это же всего два стакана.

В задних рядах засмеялись, захлопали. Курдаков постучал по столу.

Ну, пили — раздраженно подумал Федоров.— Ну, в карты играли, на лавочке сидели — что там еще?.. Но ведь речь-то не об этом, а о том, имеется ли состав преступления?

Курдаков как будто перехватил его мысли:

— Почему вы отказываетесь от показаний, которые давали на следствии?

— А т-там все неправда. Мы не убивали.

— С какой же целью вы ввели следствие в заблуждение?

Глеб улыбнулся, и улыбка у него была широкая, добродушная:

— А чтобы срок п-поменыпе получить. Так нам следователь объяснил.

— То есть вы полагали, что если солжете, взяв на себя вину, то приговор будет менее суров, чем если скажете правду?

— П-правильно. Мне и в КПЗ говорили, у нас в камере: все равно засудят. Так что смотри, как лучше. В таком деле выгодней на себя вину взять.

— А теперь что же?..

— А теперь я решил правду сказать.

— То есть вы решили теперь, что правда для вас выгодней?

— К-конечно.

— А если бы ложь...— Курдаков сузил и без того узкие щелки между веками.— Если бы ложь была выгодней... Вы бы снова солгали?

— Как это?..— Глеб почувствовал себя сбитым с толку, и растерянно оглянулся на Виктора. Тот сидел, бледный до синевы, с отсутствующим взглядом, закусив тонкую нижнюю губу.

— Да так...— вздохнул Курдаков.— Выходит, что правда, что ложь — для вас все едино. Выгодно или не выгодно — только это и важно... Так?

Глухой ропот пробежал по залу.

Курдаков не дал Глебу прийти в себя:

— Вы давали показания в присутствии адвоката?

— Да, он был на допросах, хотя не на всех...

— Вас привозили на то место, где было совершено преступление?

— Привозили.

— Вы показывали в присутствии понятых скамейку, на которой: сидели, когда к вам подошел Стрепетов? И аллею, из которой он вышел? И место, где завязалась драка? И дорожку, по которой побежали, когда Стрепетов упал?.. Все это вы показывали на предварительном следствий и все это теперь объявляете вымыслом, верно?

— Верно,— вяловато согласился Глеб.

— Как вы можете объяснить, почему все ваши «вымыслы»— у всех троих — совпадают между собой, а также соответствуют реальным обстоятельствам?

Теперь весь зал сидел затаившись. Николаев стиснул кулак и уперся им в подлокотник.

— Вы можете объяснить?— повторил Курдаков.

— Нет, н-но могу,— выжал из себя Глеб.

Курдаков опустил остро сверкнувшие глаза, коротко побарабанил по столу, порылся в лежащей перед ним папке.

— Зачитываю вашу записку, изъятую при попытке тайком передать ее родителям и приобщенную к делу: «Если не поможете, нам хана». Имеете ли вы что-либо сказать по поводу этой записки? Как понимать ваши слона: «иначе нам хана»?

Глеб молчал, переминаясь с ноги на ногу. Федорову казалось, он слышит, как тяжело, посапывая, тот дышит, упершись взглядом куда-то в пустоту.

— Прошу напомнить подсудимому, что он вправе не отвечать на вопросы,— обратился к председательствующему Горский, вскинув руку и получив слабый кивок в ответ.

— Напоминаю.— нехотя воркотнул судья.