Приговор

И вовремя. Первая стрела шлепнулась в воду, не долетев добрых трех ярдов, но почти сразу же вторая с тупым стуком вонзилась в настил парома. Выпустив по стреле, солдаты поскакали дальше по мосткам, сокращая расстояние, и выехали на причал, вновь натягивая луки. Эвелина тем временем взводила свой арбалет. Я думал, что она собирается стрелять поверх телеги, но она вместо этого шмыгнула между ее колесами и выстрелила снизу вверх.

Честно говоря, я не ожидал, что с такого расстояния она попадет. Однако один из всадников дернулся, выпуская тетиву (стрела некрасиво кувырнулась в воздухе и упала в реку) и недоуменно уставился на арбалетный болт, торчавший из его собственной груди. В следующий миг он вяло взмахнул руками, словно что-то ловя в воздухе, и повалился с коня, тяжело грянувшись о дощатый край причала, а оттуда – в воду. Не знаю, была ли его рана смертельной; может быть, он и сумел бы еще ухватиться за пристань и влезть обратно, если бы не кольчуга, шлем и меч в ножнах. Но все это железо мгновенно утянуло его на дно.

Его товарищ выстрелил, и вновь с недолетом. Тогда, поняв, что добыча ускользает, он спрыгнул с коня, выхватил меч и в ярости рубанул канат, по которому, словно бусина по нитке, двигался от берега к берегу паром. "Стой, болван!" – крикнул ему третий лучник, уже скакавший во весь опор по мосткам, но было поздно. Паром, потерявший связь с берегом, слегка качнуло и стало сносить течением. Еще можно было ухватиться за ту часть каната, что оставалась у нас, и продолжить нормальный путь, но тут произошло сразу несколько событий.

Третий лучник выстрелил уже практически на пределе возможной дальности – и оказался искусней или просто удачливей двух других. Стрела, прилетевшая по навесной траектории, вонзилась в грудь паромщику. Сама по себе рана была, скорее всего, не опасна – стрела была на излете, а угол удара такой, что едва ли она могла достать до жизненно важных органов. Но от боли и неожиданности паромщик резко дернулся – а парень все еще прижимал остро отточенный кинжал прямо к его левой сонной артерии. Хлынула кровь – даже не хлынула, а брызнула пульсирующим фонтаном, как всегда бывает, когда рассекают крупную артерию, тем более у человека в состоянии сильной физической и эмоциональной нагрузки. На неподготовленных людей такое всегда производит впечатление. Торговец, которого забрызгало кровью с головы до ног, в ужасе шарахнулся, ударившись затылком в морду своей лошади. Та попятилась, толкая назад телегу и не думая, о том, что стоит не на земле, а на небольшом по сути плоту, имевшем перильца лишь с трех сторон. Четвертая, откуда въезжали и входили пассажиры – и задом к которой стояла савраска – перед отплытием замыкалась жердью, укладываемой на два столбика с рогатками на концах. Однако на сей раз мы отчаливали в таких обстоятельствах, что об этой мере безопасности никто не подумал, и дорогу телеге ничто не преграждало. Тяжелые колеса чуть было не наехали на Эвьет, которая старательно целилась для второго выстрела и оттого не заметила вовремя опасность. Я едва успел выдернуть ее из-под телеги, которая в следующее мгновение съехала задними колесами в воду.

Лошадь испуганно заржала; она и так была явно слабовата для такой тяжелой повозки, а тут, похоже, еще и ополоумела от страха и вместо того, чтобы бороться с внезапно потянувшей ее в реку силой, еще сильнее сдала назад, усугубляя ситуацию. Паром слегка накренился. Торговец обернулся и с криком "Тпрру! Куда, скотина?!" стал хватать кобылу за уздцы, а видя, что это не помогает, метнулся к телеге, пытаясь остановить ее сползание в воду. Бородачи поспешили к нему на помощь, но один из них поскользнулся на свежей крови и грохнулся на настил. Парень меж тем, подхватив обмякшее тело паромщика, пытался зажать ему рану на шее, бормоча: "Вот черт! Я же не хотел…" Один лишь Верный хранил полное спокойствие среди всего этого хаоса – очевидно, в гуще боя ему доводилось видать и не такое. А брошенный без присмотра ворот неспешно крутился сам собой, под действием течения вытравляя канат, еще соединявший нас с дальним берегом.

Уже потом я смог восстановить все эти события по памяти, чтобы так связно изложить, а в тот момент поддался общей неразберихе. Мне показалось, что колесо все же успело проехаться по пальцам Эвьет, и я осматривал ее кисть, повторяя: "Тебе больно? Ты что-нибудь чувствуешь?" Когда я, наконец, понял, что с рукой все в порядке, а хруст, который я слышал, издала вовсе не кость, а сломанная стрела (сам арбалет тоже не пострадал), телега, несмотря на попытки ее остановить, с громким всплеском окончательно съехала в воду, увлекая за собой отчаянно ржущую клячу, а заодно и пытавшегося этому воспрепятствовать торговца. Что бы там ни было под этим брезентом, оно мигом утянуло вглубь и телегу, и кобылу, и хозяина.

Бородач остался на краю парома, но вместо того, чтобы пытаться спасти торговца, сделал шаг назад. Второй, уже поднявшийся на ноги, сделал было движение отстегнуть пояс с мечом, собираясь, видимо, прыгнуть в воду, но первый удержал его за руку: