Приговор

Площадь сильно изменилась за последние несколько часов. Правда, тогда я видел ее лишь в лунном свете; теперь над ней висел сизый туман, образованный мельчайшими частичками пепла и копоти. Запах гари был здесь гораздо сильнее, чем внизу. Из шести зданий, обрамлявших площадь, сгорели и рухнули три; два из них просто обратились в груду головешек, в которой можно было различить остатки непрогоревшего скарба, от одного уцелела единственная стена с пустыми проемами окон; кое-где в развалинах еще лениво курился слабый дымок. Четвертое здание, судя по черным языкам копоти, выгорело изнутри, но осталось стоять, ибо было каменным; его крыша была вся в оспинах расколовшейся и упавшей черепицы. Еще на два дома огонь не перекинулся – видимо, помогли и более широкие улицы, отделившие их от соседей, и направление ветра. Но и там были высажены окна и двери. Вокруг никого не было – никого из живых, я имею в виду; на площади и прилегающих улицах, насколько хватало глаз, валялось около дюжины человеческих трупов и один невесть как оказавшийся здесь мертвый осел.

Я приподнялся еще выше и забросил ногу на край колодца, а затем ухватился рукой за край крыши и, наконец, выбрался наружу. Все мышцы ныли; мне явно требовался отдых, прежде чем крутить ворот. Плюс был только один – после всех этих усилий я согрелся. Некоторое время я стоял, нагнувшись, упираясь рукой в край колодца и тяжело дыша горьким дымным воздухом. Надо было оставить Эвелине еще и меч, эта чертова бесполезная железяка только путалась в ногах, пока я лез… Впрочем, как ни крути, а сейчас он – единственное мое оружие.

Кругом по-прежнему стояла мертвая тишина. Я, наконец, наклонился, дотягиваясь до веревки, и трижды дернул ее. Почти сразу же веревка трижды дернулась в ответ. Я подошел к вороту с торца и, немного выждав, навалился на ручку. По сравнению с ведром воды, двенадцатилетняя девочка весит не так уж и мало – и наполнившееся ведро, кстати, тоже ведь поднималось вместе с ней. Я с усилием перехватывал ручки, чувствуя ноющую боль в руках и текущий по спине пот.

И вдруг у меня за спиной раздался громкий треск, а потом – хрусткий звук удара. Я вздрогнул; ручки ворота едва не вырвались из скользких от пота и крови ладоней, но я все же успел снова ухватить их. Эвьет, должно быть, пережила не лучший миг, когда веревка резко дернулась, готовая обречь ее на падение – но, надо отдать ей должное, девочка не вскрикнула. Я, не имея возможности даже освободить руку для меча – одной бы я ворот не удержал – быстро бросил взгляд через плечо, отчаянно надеясь, что это не враги. Впрочем, я бы даже затруднился определить, кто является нашим худшим врагом в этот момент – йорлингистские солдаты или, как в Комплене, уцелевшие местные.

Но, похоже, на сей раз тревога была ложной. Просто в развалинах сломалась и рухнула очередная прогоревшая балка.

Наконец я втащил Эвелину наверх, помог ей выбраться из колодца и забрал у нее сумки. Она внимательно осмотрелась по сторонам, ежась в мокром костюме. Мы вытряхнули воду из сапогов и кое-как выжали одежду на себе.

– У тебя кровь, – заметила Эвьет.

– Ерунда, ободрался о веревку… Впрочем, перевязка не помешает. Вот тебе заодно и практическое занятие.

К счастью, моя мазь для заживления ран не пострадала после всех купаний. С сухим перевязочным материалом дело обстояло хуже – что ж, придется сушить его прямо на руках. Под моим руководством Эвьет смазала и перевязала мои ладони.

– Куда теперь? – спросила она.

Я посмотрел на мутно-желтое солнце, проступавшее сквозь сизый туман, словно пятно мочи сквозь несвежую простыню, и прикинул положение сторон света.

– Не знаю, какие ворота отсюда ближе и все ли из них открыты, – сказал я, – но, в конце концов, Нуаррот на востоке, так что идем туда.

– Мы все еще направляемся в Нуаррот?

– У тебя есть идеи получше? Не догонять же тех, от кого мы еле спаслись здесь?

Эвьет подумала.

– Пожалуй, ты прав, – решила она. – Он все еще мой сеньор. А у нас теперь нет даже коня. Пошли.