Приговор

– Матильду я первую потерял, – продолжал он. – Четырнадцать лет назад это было. Тогда тоже скверный год выдался, только не засуха, наоборот, холод и дожди все лето, может, помнишь… Ну и неурожаи, конечно. Урожая нет – и у меня дохода нет, а налог-то плати. Налог в тот год только повысился. Чувствую, ну, совсем край, надо ехать с поклоном к графскому управляющему, чтоб отсрочил платеж. Собрал, конечно, сколько мог, чтоб сунуть ему, иначе он и смотреть не станет… в смысле, не стал бы, сейчас-то тот уже помер, хотя новый ничуть не лучше… Ну вот, а на мельнице Матильду оставил на всех делах… дети еще маленькие были, не помощники… Ну, управляющий меня послал, конечно. Господину графу нужны деньги на войну – Грифону тогда как раз задницу надрали, знаменитая Бойня-в-тумане, может, слышал, вот они и собирали срочно новую армию – а ты, мол, тут с какими-то неурожаями. И вообще, мужики и то платят, а ты-де вообще дармоед, за тебя всю работу вода делает… Знаю я, как мужики платят – зерно на подводу мытарям, а сами крапиву да лебеду потом жрут. Потому что лучше лебеду жрать, чем солдаты дом спалят. Только управляющему что за дело? Может, конечно, я дал мало… но больше дать – так даже и с отсрочкой налог заплатить не хватит… – он еще глотнул из кружки. – Ну вот. Но я все же не совсем зазря съездил. Сумел подзанять денег в городе – ладно, думаю, за этот год расплатимся, а в следующем видно будет. Возвращаюсь с такими новостями на мельницу, а Матильда среди дня в кровати лежит. Мне улыбается, а сама бледная вся… Пока я в разъездах был, нам большой заказ привезли, это ж радость, деньги сразу. Ну, она и подхватилась мешки таскать, как я сам едва ль таскал. А, надо сказать, она как младшенького нашего родила, так до конца и не оправилась, хворость у нее осталась по бабской части… ты, лекарь, небось знаешь, как это по науке называется… а тут с мешками этими… как, говорит, оборвалось что внутри… а потом кровь прямо из… ну, ты знаешь, откуда. Она говорила – ничего, отлежусь, после родов же отлежалась… и я тоже думал – обойдется все. А ей все хуже и хуже. А потом говорит – видать, грехов на мне много, вот господь здоровья и не дает, привези священника, хочу исповедаться. Ну, я и поехал за священником, да не в приход за нашим пьяницей, а в город, чтобы уж хорошего привезти, не какого-нибудь. Пока узнавал, кого из святых отцов больше чтят, пока уговаривал со мною поехать… в общем, приехали мы, а она уже не дышит…

– За врачом надо было ехать, а не за священником! – не выдержал я. – И не в последний момент, а сразу!

– Да знаю я вашего брата врача, – он снова выпил. – Наговорят ученых слов с четыре короба, деньги возьмут, а толку никакого. Нешто вам выгодно, чтоб человек поправился и не болел? Нет, вам нужно, чтоб он болел подольше, да почаще вас к себе звал, и за каждый визит платил… Ты на меня сердито не смотри, я правду говорю… Опять же, если господь захочет, так и без всяких врачей исцелит. А если не захочет, так хоть из самой столицы лучших докторов привези, толку не будет…

Сочувствие, которое я начал было ощущать к этому человеку, испарилось без остатка. Он, презиравший "тупое мужичье" с их дикими суевериями, сам оказался ничуть не менее дремуч и невежественен, и притом самоуверен в своей дремучести. Небось, еще и "самого хорошего священника" искал по признаку наибольшей беспощадности к еретикам, ведь именно таких больше всего чтит толпа… Ну что ж, подумал я, послушаем, как он уморил остальную свою семью.

– Вчетвером мы, значит, остались, – продолжал свой рассказ мельник. – С долгами кое-как рассчитались, хотя тяжело было… не один год было тяжело, все в новые займы влезали, чтоб по старым расплатиться… но вот вроде бы дела поправились, да и старшенький мой, Лео, уж подрастал, я думал – он мельничные дела на себя возьмет, а я уж и отдохну на старости лет… а он приходит ко мне и говорит: благослови-де, отец, иду в солдаты записываться. Ну не дурень? Пропадешь, говорю, ни за куриный чих, мало, что ль, костей по полям валяется… А он говорит – за правое дело иду, за Льва и его светлость герцога Ришарда, истинного наследника имперского трона, который защитит простой народ от грифонского тиранства… у меня, говорит, и имя подходящее, мне сам бог велел… мы-то его Лео до всякой войны назвали, когда ни Львов, ни Грифонов еще не было – кто ж мог знать… и потом, говорит, тому, кто записывается, сразу пять золотых дают, да потом ежемесячное жалование, а какие трофеи мечом возьмешь, те вообще без счета… Ну а я что – драться, что ли, буду со взрослым сыном? Отпустил по-хорошему. Да и, по чести сказать, те золотые, что он нам оставил, в хозяйстве были совсем не лишние… Ушел и сгинул. Обещал, что будет весточки присылать, да где там… Два года так прошло. Жеанне, дочке моей, как раз шестнадцать исполнилось, а Гильому, младшенькому, четырнадцать. Сначала-то с ним беда вышла – застудился он, когда раков в речке ловил, ну и слег с сильным жаром…

Я даже не стал уточнять, обращался ли мельник к врачу.