Приговор

– …а под вечер к нашей мельнице, вот как вы примерно, четверо солдат выехали. Йорлингисты. Я бы и не стал их пускать, ты сам видел, ко мне, коли засов затворен, так просто не войдешь, дом на совесть построен – да Жеанна уговорила – это ж мол, наши, вдруг чего о брате знают… Мы хоть и вроде как на грифонской земле живем, но раз Лео ко Львам ушел, выходило, что наши те, а не эти… ну да такое нередко бывает…

Я кивнул. Действительно, в этой войне место жительства давно уже ничего не гарантировало, да и вассальные присяги нарушались множество раз. Что уж говорить о простолюдинах, которым нет особого резона хранить верность Льву или Грифону – иные господа благородные дворяне умудрились уже раз по пять перебежать туда и обратно, не чувствуя ни малейшего урона для своей драгоценной чести. И их принимают и там, и там, что самое смешное. И знают, что предал и еще предаст, а все-таки рыцарь с конем и оружием, а то и с замком и ополчением – на войне вещь не лишняя.

– …в общем, пустил я их. А Жеанне велел в комнате сидеть и носа не показывать. Так нет же, не утерпела, явилась на кухню, где они со мной ужинали. Ну и, конечно, хиханьки-хаханьки, улыбочки-прибауточки… сестра героя (хотя они, конечно, ничего про Лео не слышали), твой, мол, брат по крови – наш по оружию, так что мы-де теперь, почитай, родня… а и какая ты, сестренка, красавица… а она, дуреха, уши развесила, ну девка молодая, да всю жизнь на мельнице, парней, почитай, не видела, лестно ей, что сразу четыре кавалера с нею любезничают, и тоже им что-то такое отвечает. В общем, еле вытолкал я ее оттуда, а этим, конечно, не нравится, уж больно ты, говорят, папаша, строг с такой славной дочкой… да ну ее, говорю, девка-дура, бабы мужчинам только помеха, давайте-ка, господа солдаты, лучше с вами еще выпьем! А сам думаю – не отпущу их, пока в лежку не лягут, не родился еще человек, чтобы меня перепил… Вот и эти совсем жидкие оказались, со второй кружки уже валятся, один еще как-то на ногах держался, а остальных совсем развезло. Ну, оттащили мы с этим его товарищей на первый этаж, уложили там… я вижу – до утра точно не проснутся, а утром им не до девок будет, голова будет, что твой церковный колокол… ну, и сам спать к себе пошел. А нет бы мне, старому дурню, смекнуть, что не пьяные они, а притворились только! Под утро просыпаюсь, слышу плач… я к двери, а она не открывается! Эти гады дали мне время уснуть, да дверь комнаты снаружи лавкой подперли, а сами к ней – ты, мол, нам сама авансы делала, так теперь не кобенься… А двери тут, сам видел, так просто не вышибешь… я думал – в окно, хоть и со второго этажа, так ведь потом в дом не войти, сам, когда этих впустил, изнутри засов запер… В общем, когда я дверь, наконец, высадил, да к Жеанне прибежал, этих ублюдков давно и след простыл – но сделали они все, что хотели, кажется, не по одному разу даже… она мне особо не рассказывала, да и я не распрашивал, к чему уже… только утешить ее пытался, а она плакала все… День плакала, второй плакала, под вечер только успокаиваться стала… ну я подумал уже – слава богу, свыкаться начала… и с этим люди живут, а если, не дай бог, ребенок, так на то бабки знающие есть, хоть церковь и запрещает… в общем, как я ей спокойной ночи желал, вроде совсем уж нормальная была, улыбнулась даже… а утром из комнаты не выходит, я захожу – а она под балкой в петле из простыни висит…

Мельник снова наполнил кружку и залпом осушил ее, не закусывая.

– Вот так, лекарь. А, я тебе еще про младшенького не досказал… Нет, он не помер тогда, поправился. Но как узнал, что с сестрой случилось, загорелся – отомщу да отомщу. Да я бы и сам этих гадов их же кишками удавил, да где ж их теперь сыскать? А он дождался, пока пятнадцать стукнуло, и приносит домой пять золотых: не поминай лихом, отец, записался я в грифонскую армию, буду убивать йорлингистских собак, пока сил хватит. А если, говорю, собственного брата на поле брани встретишь? А он смотрит на меня этак по-взрослому и говорит – ты сам знаешь, отец, что Лео давно в живых нет… Пять лет уж, как Гильом ушел. И ни о нем, ни о Лео так ничего и не знаю. Вот такое у меня тут, лекарь, завидное одиночество и спокойная жизнь без потрясений.