Приговор, который нельзя обжаловать

Я сорвала мешок, разодрала его посередине. И не поверила. И рассмеялась – она… они просто хотели пошутить. И, смеясь, все смеясь, закричала. И кричала все время, пока мой крик, мой страшный клич не созвал всех призраков, живущих по соседству. Шаги побежали по коридору, комната заполнилась образами. Мои равнодушные глаза заскользили по ним, не рождая представлений, не пробуждая мысли.

– Убили! Господи! Убили! – завывала старушка в зеленом халате, преображаясь с нелогичностью сна в следователя Родомского.

– Протокол… понятые… хотели ограбить… хозяйка в больнице… милое дело, вынести ценности из пустующей квартиры… а она, видно, и подвернулась…

Созерцая, скользили глаза, образы распадались. Мою сестру… Нет, чью-то чужую сестру сегодня ночью убили.

Глава 4. Расследования Андрея Никитина

Андрей мчался в офис – он страшно опаздывал – и злился на всех и вся, на тех, кто так или иначе был причастен к этой его вынужденной гонке. Злился на себя, за то, что согласился на встречу в такой неподходящий для дел вечер – за пять часов до Нового года, злился на клиента, за то, что вынудил его к этому своим безнадежно, отчаянно трагическим голосом, злился на Настю, за то, что она рассердилась на него и очень задержала, злился на светофоры, злился на скользкую дорогу, на гирлянды, вспыхивающие в витринах и назойливо кричащие о том, что праздник вот-вот наступит, на водителей и пешеходов… Андрей посмотрел на часы на приборной доске – задерживался он уже на десять минут, а еще ехать как минимум семь. Клиент может его и не дождаться, уйти, тем более что офис закрыт и ждать приходится на улице. Как неудобно получилось! И все из-за Насти. Она ужасно, до слез обиделась, когда он сказал, что должен уйти прямо сейчас. До этого они вместе возились на кухне (Сашенька как раз уснул), он помогал ей крошить салат. Настя добродушно ворчала, что он слишком крупно и неровными кубиками режет картошку, и все было так хорошо, так по-домашнему уютно. Пришлось ее уговаривать, клясться, что не задержится, вернется часика через полтора, максимум через два, пить кофе, который она сварила ему «на дорожку», снова уговаривать, клясться, обещать. На все это ушла уйма времени, и, конечно, клиент его не дождался…

А может, и к лучшему, что не дождался? Вернется домой раньше времени, обрадует Настю, поможет докрошить салат, а в девять они, как все нормальные люди, спокойно сядут за стол. В конце концов, совесть его чиста: на встречу, хоть и с опозданием, он приехал, а если заказчик его столь нетерпелив, его проблемы. В самом деле, кто бы еще согласился сорваться из дому в предновогодний вечер?

Андрей подъехал к офису, выскочил из машины, пикнул сигнализацией и, прищурившись, всмотрелся в темноту. На крыльце кто-то стоял. Ну да, вон там какая-то темная фигура – значит, клиент дождался.

– Вы, наверное, меня ждете? – обратился Никитин к фигуре.

– Вас, Андрей Львович, – ответила фигура голосом телефонного заказчика.

– Простите, я опоздал.

– Ничего, понимаю, Новый год…

Нет, все-таки голос был не совсем такой, как по телефону, капельку выше и тоньше – видно, осип на морозе.

– Проходите. – Андрей открыл дверь, включил свет и с любопытством уставился на заказчика: вот сейчас разрешится вопрос, который его так мучил. Он попятился от неожиданности и невольного испуга: заказчик был никакой не заказчик – заказчица. Аграфена Тихоновна, мать Екатерины Васильевны, бабушка Сони Королевой.

– Да, вы не ожидали, я понимаю. – Аграфена Тихоновна печально улыбнулась. – Простите меня за эту мистификацию.

– Но как же?…

Вот именно, как же? Как же он мог так опростоволоситься? Ну, положим, голос у нее действительно низковат для женщины и тембр какой-то мужской, но все равно, как, как было не раскусить, не догадаться? А ведь ему и в голову не пришло, что звонить мог не мужчина. И на этом он строил все свои версии – ошибочные, теперь совершенно ясно. Психологический портрет вывел, идиот!

И что интересно, предполагал же он, что у заказчика может быть помощник, что звонит он не сам… Оказалось, сам, вернее, сама. Почему он в расчет не взял, что клиентом может быть женщина?

– Вы поймете меня и, надеюсь, простите, когда я вам все объясню. Это была вынужденная мера, поверьте. Да я и сейчас… Вы не можете себе представить, чего мне стоило прийти сюда в открытую.

– Садитесь, пожалуйста. – Андрей придвинул ей кресло. – Хотите кофе?