Приговор Лаки

Если тебе удастся вызвать сочувствие общественности, это будет означать повышенные сборы, и съемки начнутся немедленно. Если же нет, то фильма скорее всего вообще не будет.

— Черт бы побрал эту студию! — взорвался Прайс.

— Совершенно с тобой согласен, — согласился агент. — Но тут уж ничего не попишешь.

— Что нужно сделать симпатичной девчонке, чтобы ей принесли чего-нибудь выпить? — игриво поинтересовалась Джини, и Прайс звонком вызвал Ирен.

— Бог мой, ты еще здесь, старая селедка! — воскликнула Джини, когда Ирен появилась на пороге. — Хотела бы я знать, чем ты так приворожила моего муженька? Уж не своей ли славянской задницей?

Ирен упорно избегала смотреть на Джини, хотя тот факт, что ее бывшая хозяйка набрала несколько десятков лишних фунтов, не укрылся от ее внимания.

— Что будет угодно мисс? — спросила она.

— Принеси мне черного кофе и добавь побольше «Самбуки», — распорядилась Джини и повернулась к Гринспену. — Эта история с Тедди совершенно выбила меня из колеи. Мне необходимо прийти в себя…

Адвокат с готовностью кивнул, гадая про себя, как мог Прайс Вашингтон быть мужем этой горы жира.

Ирен выскользнула из комнаты. На ее взгляд, Джини не выглядела расстроенной-. Лучше всего она чувствовала себя, когда оказывалась в центре скандала.

Тедди в очередной раз уложил волосы и озабоченно взглянул на себя в зеркало. Он был вполне доволен тем, как выглядел.

Сегодня, впервые за двенадцать лет, он должен был встретиться со своей родной матерью, и от волнения и страха у него постоянно сосало под ложечкой.

Будет ли она любить его после того, как он попал в эту дурацкую историю? Любила ли она его вообще? Правда ли все то, что говорил о ней отец?

Накануне вечером Прайс позвал его к себе в кабинет и сказал: «За прошедшие годы твоя мать здорово изменилась и набрала несколько лишних фунтов. Ни под каким видом не заговаривай с ней об этом, иначе она взовьется до небес».

Неужели отец хотел сказать, что его мать — толстая? Что ж, если его это и волновало, то Тедди было совершенно наплевать. Гораздо больше его волновало то обстоятельство, что за все двенадцать лет мать ни разу не приехала навестить его.

И все же… все же он был рад этой встрече. Это было все же лучше, чем ничего, поскольку общаться с отцом Тедди больше не мог. Неуправляемый гнев Прайса Вашингтона способен был смертельно напугать и гораздо более храброго подростка.

Между тем с экрана телевизора снова и снова звучало имя Мэри Лу. Ее миловидное лицо глядело на Тедди с первых полос газет, напоминая о той страшной ночи, когда Мила нажала на спусковой крючок и изменила его жизнь. Ему было жаль убитую актрису, до слез жаль, но еще больше Тедди жалел себя.

Ведь он был ни в чем не виноват, а его собирались судить.

Правда, в глубине души Тедди сознавал свою вину и ненавидел себя за то, что он совершил, но еще больше он ненавидел Милу. Она запудрила ему мозги, она использовала его. Убила Мэри Лу. А теперь пыталась свалить на него всю ответственность.

Как он мог до такой степени поддаться ее чарам?

Почему не остановил ее, пока не стало слишком поздно? Даже в последний момент, осознав, что через секунду раздастся выстрел, он мог броситься на Милу и постараться либо выбить у нее револьвер, либо отвести ствол от груди Мэри Лу, но он не сделал ни того ни другого.

И за это он заслуживал наказания, даже если это означало, что его упрячут за решетку и он будет теперь существовать рядом с ворами и убийцами.

Отец был прав — он должен был сам пойти в полицию. Это был его единственный шанс.

Но он не воспользовался им. Теперь настало время расплачиваться за трусость.

Оказавшись в камере вместе с еще несколькими девушками-заключенными, Мила очень быстро поняла, что здесь ей не место. Особенное отвращение вызывали в ней уродливая тюремная одежда и хмурые надзирательницы, которые, казалось, вообще разучились улыбаться. «Старые лесбы, — решила Мила. — Ну ничего, со мной вам ничего не обломится. Я выйду отсюда раньше, чем вам удастся трахнуть меня».