Приговор на брудершафт

Воронову надоели эти бессмысленные препирательства: «мог бы», «не мог бы», «украдут», «не украдут». Он постучал по столу, призвав всех к тишине, и спросил:

– Алексея Клементьевича Черного видели? Он – член ЦК КПСС, друг Горбачева. Строгий дядя! Если на кого голос повысит, тому никакой валидол не поможет. Так видели его?

– Видели! – согласился Рогов. – При его появлении батек дышать перестал. У меня изо рта пар шел, а у него – нет.

– Теперь ответьте мне на вопрос: если бы Черный приказал на колени встать, вы бы встали? Или кто-то остался бы гордо стоять и заявил бы: «Советские милиционеры на колени не встают!»

Ребята поскучнели. На провокационный вопрос отвечать никому не хотелось. Первым в себя пришел Сватков.

– Ворон, а ты бы встал?

– После Трушина. Если бы он на колени опустился, то я – следом. Пока Черный рядом с нами стоял, я чувствовал, что одно неверное движение может стоить головы. Казнить бы он не приказал, а вот выгнать – запросто. Подошел бы, спросил бы: «Почему сапоги не блестят? Что это за внешний вид? Ты, мерзавец, своими нечищеными сапогами позоришь всю дальневосточную милицию! Гнать его в шею!»

Вопрос Воронова обсуждать никому не хотелось. Разговор сам собой скомкался, и гости поспешили разойтись. После их ухода Рогов спросил:

– Зачем ты всем настроение испортил? Спор про шкурки надоел?

– Я хотел проверить: у меня одного поджилки тряслись от страха или Черный на всех подействовал, как удав на стадо кроликов. Батек, понятно, стоял ни жив ни мертв, а как с остальными?

– Я чувствовал себя неловко, но не до такой степени, чтобы в обморок упасть. Черный, кстати, в нашу сторону не смотрел. На фиг мы ему нужны вместе с нашим подполковником?

Воронов ничего не ответил.

Ночью он долго не мог уснуть, размышлял:

«Жернова крутились рядом со мной. Еще никогда в жизни я не стоял к ним так близко. Одно неверное движение, и тебя закрутит, расплющит и сотрет в порошок. Папа англичанки – босс пониже рангом, но все равно – небожитель. Если он даст мне щелбан, то я до самой Сибири лететь буду и очухаюсь только дома, без погон, с «волчьим билетом» вместо характеристики. Прав Рог, не стоит это архивное дело ворошить! Заподозрит англичанка, что я под нее копаю, пожалуется папе, и мне хана! Никто не поможет, никто перед партийной властью за меня не заступится. К черту этого Долматова! Сидит – и пусть сидит! Я ради него рисковать не буду».

В коридоре послышались голоса. Этой ночью не одному Виктору не спалось.

«Но как же истина по Делу? – вернулся к размышлениям Воронов. – Пока мне ничего не угрожает, и я могу двигаться дальше. Сжечь Дело я всегда успею. От общежития до оврага с ручьем три шага. Сложил бумаги «домиком», поднес спичку, и все, нет больше Дела».

Не решив, как поступить дальше, Воронов уснул. Всю ночь он просыпался, ворочался на жестком ложе. Под утро ему приснился сон. Одетый в телогрейку первый секретарь крайкома завел Виктора на мельницу, где вращались огромные каменные жернова.

«Смотри! – сказал Черный, протянул к жерновам руку, и они остановились. – Надо знать принцип, как работает мельница. Ты не знаешь и не узнаешь никогда, если будешь обходить мельницу стороной».

Воронов проснулся в холодном поту и твердо решил сжечь Дело в воскресенье и навсегда забыть о нем. Береженого бог бережет.

В воскресенье пошел мокрый снег, берега оврага развезло, и Виктор решил оставить мероприятие на вечер понедельника. Потом отложил сожжение до вторника, а в среду ему повстречался Усталый Сокол.

– Зайди на кафедру после четвертой пары, – велел он.

«Видит бог, я не хотел! – подумал Виктор. – От судьбы не уйдешь! Не узнав, как работает мельница, не станешь мельником».

После окончания занятий преподаватели кафедры административного права собрались обсудить события дня, выпить перед уходом домой по чашке чая.

Воронов встал у открытой двери преподавательской, надеясь, что Сапунов заметит его и выйдет в коридор. Преподаватели обсуждали пожар в магазине. Не знакомый Воронову майор объяснял:

– Поверьте мне, как бывшему следователю по хозяйственным делам, никто не будет эти подпорченные шкурки воровать. Смысла нет! Куда они их потом денут, кому продадут? Запах гари очень стойкий, сам по себе он из меха не выветрится. У подпорченных шкурок одна дорога – пойти на реквизит для киностудий, театров, ансамблей танцев народов Севера. Торгаши поступят проще. Они сообщат в Управление краевой торговли, что благодаря их героическим усилиям удалось сохранить шкурки, шапки и пальто на тысячи рублей. Начальство похвалит самоотверженных работников и выпишет каждому премию в размере оклада. Что лучше: пропахшая гарью шапка или семь червончиков?

Один из преподавателей заметил Воронова:

– Чего тебе? Двойку исправлять пришел?

– Я к Алексею Ермолаевичу.

– А, это ты, Воронов! – отозвался Сапунов. – Держи, нашел я твою методичку.