Приговор на брудершафт

Командир взвода не рискнул проявить инициативу и побежал за разъяснениями к Трушину. Вернулся он с двумя женщинами. Первая – полная крашеная блондинка лет 40, одетая в телогрейку. Второй Воронов дал бы лет 50. В руках она держала стопку обычных белых простыней. Крашеная блондинка остановилась у центрального входа и властным голосом приказала:

– Товарищи курсанты, все ко мне! Сейчас пройдем на склад, в котором ценности не должны были пострадать от огня и дыма. Софья Андреевна раздаст вам простыни. Я буду указывать, что на них грузить. В зависимости от состояния товара вы будете загружать его в автомобиль, на который укажет Павел Сергеевич. Он остался на улице – будет принимать товар.

Нестройной толпой слушатели пошли за блондинкой в конец торгового зала. По пути Воронов спросил:

– Рог, как ты думаешь, если бы мы противогазы в автобусе не оставили, может, был бы смысл их надеть? Тут дышать нечем, легкие от гари черными станут.

– Ты в школе противогаз хоть раз надевал? То-то! Их же не по размеру выдавали, а кому что достанется. По армии помню, что в противогазе работать невозможно. У нас в части их только в воспитательных целях использовали.

– Похоже, – вмешался в разговор Сватков, – пожарные воды не жалели. На полу места сухого нет, к обеду ноги промокнут.

Все молча согласились с ним. Сапоги, хоть яловые, хоть кирзовые, не были приспособлены для хождения по лужам.

Блондинка своим ключом открыла склад, распахнула дверь настежь. Вошла, постояла, подождала, пока глаза привыкнут к полумраку, и велела нести простыни.

– Фонарик бы! – сказал кто-то.

– Я знаю, где что лежит, – ответила блондинка. – Софья Андреевна, вот сухое место, там будете стелить простыни. Курсанты, кто из вас повыше ростом? Вы, молодой человек? До верхних крючков дотянетесь? Снимайте шкурки.

В складе пушной продукции одна из стен была сверху донизу увешана шкурками песцов, черно-бурых лис, соболей. От такой роскоши, нисколько не пострадавшей при пожаре, у знатока мехов закружилась бы голова. Слушатели в мехах не разбирались. Под присмотром сотрудников магазина они бросали охапками шкурки и воротники на простыни, брались за два конца и выносили простыни на улицу. Недалеко от крыльца их ожидали два крытых грузовика. Шустрый мужичок бойко сортировал спасенное имущество: не пострадавшее от воды и копоти – в один автомобиль, подпорченное – в другой. Никакого учета товаров не велось.

Слушатели работали почти до обеда. Они вынесли из магазина все, что имело хоть какую-то материальную ценность, даже шапки и пальто, потерявшие товарный вид. Обгоревшие шубы блондинка разрешила не выносить. После пожара их мех годился только на изготовление малярных валиков.

Надышавшись гарью, с промокшими ногами, ребята покинули магазин, построились у автобусов. На охрану здания заступил экипаж вневедомственной охраны. К Трушину, задумчиво осматривавшему свое воинство, подошла старушка с комнатным цветком в глиняном горшке. Цветок старушка прижимала к груди, словно он был ее главным сокровищем.

– Сынок, ты здесь главный? Домой вернуться можно? – спросила она Трушина.

Начальник курса не удивился странной гражданке, спасшей при пожаре не альбом с семейными фотографиями и не дамскую сумочку, а комнатное растение с бледными цветами.

– Можно, – разрешил он.

По решению Трушина через неделю после спасения ценностей из магазина перед первокурсниками выступил опытный пожарный и рассказал о поведении людей на пожаре, в дыму, при потере ориентации.

– Во время пожара и задымления логика не действует, – объяснил он. – Человек хватает то, что в данную секунду кажется ему самым ценным в жилище. Дети часто лезут в огонь за любимыми игрушками, практичные мужики забывают о деньгах и документах, матери – о детской одежде, старики – о «заначке» на похороны. Мой вам совет: в дыму не спасайте ничего. Потеряете ориентацию, останетесь в нем навсегда.

Вернувшись в расположение школы, слушатели пообедали и приступили к грандиозной стирке. Старшина курса выдал каждому по куску хозяйственного мыла и по одной пачке стирального порошка на троих. Форменную одежду от грязи и запаха дыма отстирывали в душе, располагавшемся в подвале общежития. Перед ужином начальник курса разрешил (невиданное дело!) растянуть веревки для просушки белья во внутреннем дворе общежития.

Вечером у Воронова были посиделки. Пили чай, курили, слово за слово – начался спор.

– Смотрите, – объяснял Сватков, – никакого учета спасенных товаров не было. Работники магазина могут взять столько шкурок, сколько душа пожелает. Потом все спишут на пожар, и комар носа не подточит!

– Не надо всех считать за воров! – вступился за продавцов Юра Величко. – Ты же не запихал за пазуху шкурку норки?

– Я же не вор – государственные шкурки тырить! – обиделся Сватков.

– А их почему за воров считаешь? Потому что они в торговле работают?

– Под кителем шкурку не вынесешь, – вступил в спор Рогов. – Ее видно будет.

– Нет, не видно! – возразил кто-то, и спор пошел о том, можно ли было незаметно вынести пару шкурок на воротник.