Приговор приведен в исполнение

Среди фотографий видное место занимала репродукция индусского божества, восседавшего на пирамиде из человеческих черепов. Божество усмехалось Святому таинственной восточной улыбкой. Миндалевидные глаза, отражавшие свет бра, казались живыми, а приоткрытые полные губы хотели что-то сказать. Такие плакаты Святой часто видел в комнатах офицерского общежития среди иконостаса обнаженных красоток, скрашивающих убогий быт казармы. Воин Арджуна, герой священной летописи кришнаитов, убивавший и не отвечающий за содеянное, импонировал многим участникам той войны. Бог, чья профессия и внутренний закон – убийство, был доступен для понимания непрерывно воюющих людей, находящих в Арджуне родственную душу.

Постояв перед плакатом, Святой, поддевая ногтем кнопки, прочно вбитые в стену, снял репродукцию и скрутил лик чужого божества в трубочку.

– И тебе, небожитель, пора на покой! – тихо, стараясь не разбудить сопящего во сне Гуляя, произнес Святой.

Приведя в порядок кухню, он заварил крепкого чая, не опасаясь бессонницы. Потягивая из керамической чашки с отколотой ручкой обжигающую влагу, Святой терпеливо восстанавливал в памяти каждое слово сбивчивой речи Бодровского. Где-то там находился ключ к будущему.

Но серое вещество, именуемое мозгом, бунтовало, действовало по своей программе, реставрируя не фанатичное разглагольствование борца с наркотическим зельем, а фрагменты карты и аэрофотосъемку логова азиатского наркобарона, чью горделивую кличку «Эмир» он услышал за тысячи километров от Москвы, в комнате, похожей на разделочный цех мясокомбината.

Пунктуально, в шесть утра подняв дрыхнущего Гуляя зычной командой «Тревога», Святой загнал приятеля под холодный душ, предупредив, что не поедет смотреть раунд пэйнтбола с хмельным водителем за рулем.

Закрывшись в ванной, Гуляй приводил себя в порядок, напевая хриплым голосом незнакомый Святому шлягер.

Важный, словно швейцар дорогого ресторана, рыжий кот терся о ногу гостя, признав его за полноправного обитателя квартиры.

– Паулюс… четвероногий бродяга, ну что ты попрошайничаешь? – Святой взял животное на руки и заглянул в изумрудно-зеленые глаза.

Урчащее существо, выпустив когти, массировало колено Святого, оставляя затяжки на спортивных брюках.

– Врежет тебе хозяин за испорченное добро, – ласково укорял Святой, гладя пушистую шерсть Паулюса.

Этот комочек напомнил Святому давнее признание Гуляя, сделанное у костра на отдыхе после изнурительного марш-броска, что в детстве он был очень пугливым ребенком, панически страшился грозы, насекомых и особенно крыс. Постановив закалить свою волю, Вовка отнял у домашнего любимца – кота – дохлую крысу. Переборов отвращение, Гуляй дотронулся до придушенного пацюка и, схватив за хвост, принес на кухню. Чтобы окончательно превозмочь ужас, он налил на сковороду подсолнечного масла, зажарил крысу и, отделив ножом лапки, съел их. Остатки крысы похоронил. Утрамбовывая ногами землю, как рассказывал Гуляй, он заметил, что кот, прижав уши, наблюдает за ним.

– С этих пор крысы должны были бояться меня, как котов, – смеялся Гуляй, не обращая внимания на рвотные корчи товарищей, отползавших от костра в сумрак, – ведь я тоже поедал их.

В спецназ Вовка Гуляй пришел добровольцем, забросав рапортами военный комиссариат. Многие сослуживцы находили у него сдвиг по фазе. Гуляй помешался на стрельбе по мишеням. Стрелял и стрелял, пока не обдерет кожу указательного пальца. Заклеив пластырем из аптечки кровоточащую мозоль, Гуляй возвращался на огневой рубеж, продолжая стрелять, пока пластырь тоже не протирался.

Самоутверждение у парня доходило до паранойи…

Отмокнув под душем, Гуляй бодрой трусцой пронесся в комнату, откуда вскоре донесся лязг приведенных в движение тренажеров. Разогрев мускулатуру, бывший сержант заскочил на кухню и, стоя у стола, принялся уплетать приготовленную Святым яичницу с помидорами.

– Полный улет, командир! Фирменная хавалка! Тебе в повара надо подаваться! – Он похвалил кулинарные таланты гостя набитым ртом. – Я щас сгоняю на стоянку, подтарабаню к подъезду тачку, и айда мое хозяйство смотреть!

Собрав кусочком хлеба растекшийся по тарелке желток, Гуляй закончил завтрак и, взглянув на часы, опрометью вылетел из квартиры.

Через пять минут прерывистый сигнал, похожий на кодированное сообщение азбукой Морзе, вызвал Святого на улицу.

Крошечный «Форд-Фиеста», средство передвижения отставного сержанта, ехал по московским проспектам, выполняя наглые обгоны, после которых вслед автомобилю неслись возмущенные гудки. Город-лабиринт, этот бетонный монстр, начинал активную жизнь. Банковские клерки спешили в свои конторы, уличные торговцы открывали киоски, выкатывали лотки, размножившееся племя бегунов совершало утренние пробежки.

Значительных перемен в облике мегаполиса Святой не находил. Прибавилось рекламных щитов, обновленных фасадов, названий иностранных фирм на крышах высоток. Стандартный европейский город, выставляющий напоказ богатство и роскошь посреди дремучей нищеты фантастически обширной страны.

– Не люблю Москву, – признался Святой.