Приговор приведен в исполнение. Тайна забытого дела. Тени над Латорицей

— То есть как это «знал»? — переспросил он.

— Кто видел?

— Не знаю, — немного растерянно признался Петров.

— Случайный человек мог видеть?

— Возможно, кто-нибудь из местных жителей и заходил. Не помню сейчас… — И неожиданно Петров исподлобья глянул на подполковника. — Сотни людей ее видели, а то и тысячи! Ведь в прошлом году она на выставке висела! — многозначительно произнес он. — Много народу видело… А почему это вас интересует?..

— Да так… — неопределенно вздохнул Коваль. — Кстати, Нина Андреевна была хорошей хозяйкой?

— Очень!

— Но немного неряшливой?

— Это в каком же смысле?

— В обычном, бытовом, чистота в квартире, уборка, личная опрятность… Есть женщины, которые дома всегда в затрапезном виде, а другие — в шелковых платьях полы моют…

— Такой, как Нина, не было и не будет, — горько вздохнул Петров. — И бережлива была, и аккуратна, в доме каждая вещь сверкала, как новенькая… Это вы, — опять-таки горько усмехнулся он, — потому спрашиваете, что теперь у меня такой беспорядок? Понимаю…

— Да, трудно вам сейчас…

Петров наклонил голову, помолчал, потом спросил:

— Он еще… живой?..

Подполковник не ответил.

— Приговор приведен в исполнение? — повторил свой вопрос Петров.

— Это не сразу делается, — неопределенно заметил Коваль.

— Прошло уже шесть дней после вынесения приговора.

— Сосновский подал кассационную жалобу в Верховный суд. Он имеет на это право.

— Слишком много прав даете убийцам! — воскликнул управляющий.

— Право защищать жизнь, доказывать свою невиновность вплоть до обращения в Президиум Верховного Совета гарантируется законом. Это и вам не мешало бы знать, Иван Васильевич, — сказал Коваль. — Неужели вы не знаете этих юридических азов?

— А зачем они мне? У меня другая специальность.

Коваль подумал: зачем же тогда Петров выписывает юридический журнал?

— Основы законодательства должен знать каждый гражданин, — продолжал подполковник. — Из-за незнания их происходит множество правонарушений. Ну, а вам как руководителю учреждения, наверно, и хорошо бы некоторые нюансы изучить. Особенно по вопросам трудового законодательства.

— Для этого юриста держу на полной ставке.

— Тем не менее, у вас в тресте были нарушения: отмена выходных, незаконные увольнения сотрудников, которых восстанавливал суд.

— Я забочусь об интересах государства, а не частных лиц.

— А государство-то, Иван Васильевич, из этих самых частных лиц и состоит! И вряд ли полезно достижение производственных успехов за счет моральных потерь и нарушений закона… — парировал Коваль. — Что касается кассационных жалоб, то Верховный суд рассматривает их в сжатые сроки. В отношении же Сосновского, по-моему, торопиться не следует. Привести приговор в исполнение никогда не поздно…

— Я не мстителен. Вы должны понять меня, товарищ Коваль, по-человечески. Можно ли спокойно жить, зная, что такой изверг, как Сосновский, дышит тем же воздухом, что и мы с вами!.. Неужели вы можете иначе к этому относиться?!

— Я вас понимаю, — ответил подполковник. Потом, чуть прищурясь, словно желая получше рассмотреть собеседника, неожиданно спросил четко и твердо: — А что, если вашу жену убил не Сосновский?..

13

Петровы долго не выполняли своего обещания побывать в мастерской художника, так долго, что Сосновскому начало казаться, что ничего они и не обещали и все это приснилось ему в приятном сне.

Но однажды в воскресный полдень, работая в мастерской, художник увидел Нину с мужем в своем дворе.

Он растерялся и в первую минуту не знал, что делать: бросился в комнату, к шкафу, чтобы переодеться, потом, сообразив, что не успеет, схватил расческу, чтобы хоть немного привести в порядок свои взлохмаченные волосы.

Петровым картины Сосновского понравились. Нина, не скрывая своего восхищения, переходила от одного полотна к другому, и Сосновский не сводил с нее глаз. Управляющий сперва молча слушал объяснения художника, и по непроницаемому выражению лица трудно было судить о его отношении к творчеству соседа. Но Сосновскому с лихвой хватало восхищения Нины, и у него даже исчезла возникшая в первые минуты неловкость, вызванная тем, что одет он был в мятые и испачканные краской брюки и в такую же рубашку без пуговиц, вместо которых торчали английские булавки.

Картину «На опушке» Сосновский показал в последнюю очередь. Нина зарделась, узнав себя и, быть может, вспомнив тот день, когда гуляла по лесу. Глаза ее блестели. Она подтянулась, выпрямилась, словно и сейчас поднимала над головой трепещущую на ветру косынку.

Сосновский замер от восторга. На мгновенье художнику показалось, что героиня его произведения сошла с полотна и так же, как тогда озарила лес, сейчас одухотворила дом, вещи, весь мир.

Он не заметил пристального взгляда Петрова на него и на Нину. И, когда женщина оторвалась от картины, пылко произнес:

— Нина Андреевна! Позвольте мне написать вас!

Петрова не без кокетства взглянула на художника:

— Вы думаете, я могу послужить искусству?

— Да, да, да! Вы посмотрите на себя в зеркало! Как прекрасно!.. У меня руки сами тянутся к кисти!..

— А что скажет мой муж? — Петрова, улыбаясь, обернулась к супругу.