Приговоренная. За стакан воды

И вот, сидя на кровати из веревок, врезавшихся в тело, я размышляла о том, как же Господь мог решить, что я виновна в богохульстве. И о каком Господе идет речь? Как бы его ни называли — Богом, Аллахом или как-то еще, Господь милостив, он не приговаривает к смерти невиновных. А ведь я просидела здесь целый год — и все для того, чтобы теперь ждать, когда мне наденут веревку на шею… В голове у меня все еще звучал голос судьи, утверждавший, что в течение года были собраны все необходимые доказательства, на основании которых меня приговаривают к смертной казни. Но доказательства чего? Того, что трое порядочных женщин не любят меня за то, что я христианка? И потом судья еще добавил: «Без смягчающих обстоятельств». Хоть я и необразованна, но не глупа. Я знала, что это значит: мне нет оправдания. Но оправдания за что? Я должна оправдываться за то, что живу или за то, что у меня другая вера? Нет, я определенно ничего не понимаю в правосудии своей страны.

Тут в двери камер постучали: пора было идти на прогулку. Но мне не хотелось никуда идти. Я бы лучше осталась одна в своей яме: мне были невыносимы подозрительные взгляды окружающих. Гнусный Калил с грохотом распахнул мою дверь.

— Я знаю твой приговор. Наконец-то ты заплатишь за все свои злодеяния! А пока тебя не повесили, пошевеливайся, пора на прогулку.

— Мне не хочется, — ответила я тихо.

Калил покраснел от ярости и с размаху пнул кровать, которая перевернулась прямо на меня.

— Тебя не спрашивают! — заорал он. — Шевели ногами, дрянь!

Во двор вышло человек двадцать. Небо было серое, зима вот-вот должна была накрыть землю железным покрывалом. Я дрожала. Женщины перешептывались, недобро поглядывая на меня. Я поняла, что все уже знают о моем приговоре.

Когда я приближалась, меня сторонились, как зачумленной.

И все же одна незнакомка подошла ко мне.

— Здравствуй. Меня зовут Буджина, я тут недавно. А ты кто?

— Азия. Но тебе не стоит говорить со мной, а то от тебя тоже все отвернутся.

— Почему же? — спросила она, глядя на меня по-доброму.

Немного замявшись, я наконец проговорила:

— Я — христианка, и сегодня утром меня приговорили к смерти за богохульство.

— И ты правда его совершила? — спросила Буджина, явно не ожидавшая от меня такого.

— Нет, конечно, нет! Но меня оклеветали женщины, которые не хотели пить со мной из одного стакана: они решили, что я осквернила его.

— Это ужасно! И за это тебя приговорили к смерти?

Я была счастлива встретить в таком месте человека, который наконец-то отреагировал на мои слова нормально…

Раздался удар колокола.

— Прогулка окончена! — крикнул охранник.

Буджина улыбнулась.

— Не теряй надежды, Азия. Пока ты жива, все еще возможно. Молись, не переставай молиться.

Я помахала ей.

— До скорого.

Я была рада, что у меня в тюрьме появилась подруга, но теперь я не знала, сколько мне еще осталось… Буджина утешила меня, проявив сочувствие, но когда я вернулась в камеру, то снова стала размышлять о своей судьбе. Как бы я хотела уметь писать! Если бы я владела грамотой, то могла бы оставить письмо мужу и детям.

Думая о них, я решила все же написать его мысленно. Если завтра я увижусь с адвокатом, хотя он приходит не так уж часто, то я попрошу его записать это и передать моей семье. Это станет моим завещанием.

«Мой дорогой Ашик, мои дорогие дети, вам придется выдержать тяжкое испытание. Сегодня утром меня приговорили к смерти. Признаюсь, что, хотя я плакала, услышав приговор, но в глубине души была к нему готова. Я не ждала ни милосердия, ни храбрости от судей, которые находились под давлением муллы и религиозных фанатиков.

С тех пор как я узнала о том, что скоро умру, и вернулась в эту камеру, я неустанно думаю о тебе, мой Ашик, и о вас, мои драгоценные дети. Я корю себя за то, что оставила вас одних в такую трудную минуту. Тебе, Имран, мой старший сын, исполнилось восемнадцать лет, и я желаю тебе найти достойную супругу, которая будет так же счастлива с тобой, как я с твоим отцом. Тебе, моя старшая дочь Насима, уже двадцать два года, и ты уже обрела мужа и заботливую новую семью; я желаю тебе подарить отцу внуков, которых ты воспитаешь в христианском милосердии, как мы всегда воспитывали тебя. Тебе, нежная моя Иша, уже пятнадцать, но ты родилась слабой на голову. Мы с папой всегда считали тебя подарком Господа, ты такая добрая и великодушная. Наверное, ты не поймешь, почему мамы нет рядом, но в моем сердце всегда будет уголок для тебя и только для тебя. Сидра, тебе всего тринадцать, но я знаю, что с тех пор, как я в тюрьме, на тебя легли все заботы о доме и о старшей сестре Ише, которой нужна помощь. Я упрекаю себя за то, что тебе приходится заниматься взрослой работой вместо того, чтобы играть в куклы. Малышка Ишам, тебе придется лишиться мамы в девять лет. Господи, как несправедлива жизнь! Но, продолжая ходить в школу, ты вооружишься знаниями, которые потом помогут тебе выстоять против человеческой несправедливости.