Приговоренные к приключениям

— Все верно, — невесело отозвался парень. Бедняга все еще переживал за свой поступок.

— Брось расстраиваться, — я хлопнул повара по плечу. — Что должно случиться, то все равно случится, хотим мы этого, или нет. Лучше давай подумаем, что интересного мы можем отсюда притащить для твоей… хм… красотки?

Вар вздохнул. Потом подумал и неуверенно предположил:

— Золото? Шкуру белого медведя? Лоток старателя?

— Золото отпадает сразу, — поморщился я. — Ты не забыл, кто у нас Катрина? А? То-то! У нее наверняка за долгую жизнь этого металла было полным-полно. Шкура медведя — белого ты ближе Гренландии не найдешь. А лоток старателя… ты имеешь в виду эту жестяную посудину для промывки породы?

— Ага, — кивнул мой приятель.

— Боюсь, что если ты рискнешь преподнести нашей смертоносной знакомой такой подарочек, то схлопочешь им же по голове. Честное слово, Вар, эти лотки годятся только чтобы из них кормить какую-нибудь кошку. Насмотрелся я в музеях, когда путешествовал туристом по Калифорнии.

— А что тогда? — уныло пожал плечами повар.

— Будем думать! — веско сказал я. — Пока что у нас есть виски, «золотая лихорадка» и полный Доусон людей, которым не терпится получить от жизни все. Так что жарь стейки, а я пойду, почищу дробовик.

— Интересно, есть ли у нас мясо? — задумчиво спросил Вар в пространство. — Свежее. Сочное. Много…

Я не успел ответить, потому что истрепанная побуревшая портьера, теперь скрывающая вход на второй этаж, вдруг зашевелилась. На портьере, кстати, был криво и косо напечатан полинявший от времени портрет какого-то военного — не то генерала Гранта, не то генерала Ли. «Не перепутать бы, если кто решит полюбопытствовать, — подумал я, — а то можно накликать неприятности». Из-за портьеры высунулась знакомая щетинистая лапка.

— Есь! — хрипло пропищал наш невольный спутник, и раздирающе закашлялся.

— Есь… — шепотом повторил он. — Тамь. Кусь. Мясь!

Щетинистая лапка ткнула в сторону кухни.

— Мануанус, пользу приносящий, — я покачал головой. — Что дальше? На Клондайке вырастут пальмы?

— А наш сизый дружок, похоже, простыл, — подметил Вар. Мануанус негодующе засопел, высунул из-за портьеры свой неопрятный хобот и чихнул.

— Мёрзь! — объявил он. — Весь! Снегь кусь…

— Библейский монстр, — ехидно ухмыльнулся повар. — Гроза гробниц, ужас Иисуса Навина. Ел снег в Доусоне.

— Грусть, — согласился я.

— Грусь! — пропищал мануанус.

— Брысь, — меланхолично завершил дискуссию мой компаньон и пошел на кухню. Через минуту оттуда раздался его довольный и ощутимо озадаченный голос.

— Слушай, Бриан, мясо у нас тоже есть. И вот что интересно: это австралийская мраморная говядина. Высшего класса, хоть сейчас в мишленовский ресторан! Этот твой паб довольно избирателен, тебе не кажется?

— Еще бы! — гордо ответил я. — Понимаешь, мы, валлийцы, готовы ходить в лохмотьях, зато еда у нас самая лучшая.

Лысый детина что-то хрюкнул в ответ (я так и не понял, согласен он со мной или нет) и принялся греметь посудой.

А я пошел за дробовиком.

Знаю я эти времена — почитывал всякое. Это только в кино белозубый Смок Беллью и его благородный друг Малыш ловко преодолевают все трудности на Клондайке, успевая шутить, посмеиваться и принимать картинные позы. Реальность, как обычно, куда суровее и грязнее, чем на экране.

В этот момент дверь в паб распахнулась, и внутрь, вместе с клубами морозного пара, ввалились два ярких представителя этой самой реальности.

 

Вар

 

Я пластал мясо на кухне, размышляя о превратностях судьбы и особенностях кулинарии здешних мест. Интересно, что никакого удивления я не чувствовал, словно бы организм уже сам, автоматически перестраивался на мировосприятие эпохи, в которой оказывался наш «Дубовый лист». Даже то, что на мне грубые штаны, отдаленно напоминающие что-то очень знакомое, и холщовая рубаха с высоким воротником на костяных пуговицах, я заметил не сразу. Более тщательный осмотр штанов меня все-таки удивил. Заклепки на карманах, грубый синий деним… потертый кожаный лейбл на заднице — ба, да это же «ливайсы»! Почти современные джинсы, хотя джинсами здесь и сейчас их еще никто не называет, все предпочитают загадочное «комбинезон без верха». Зато заклепки имеются даже на ширинке — вот это я понимаю, основательный подход. Говорят, эти самые клепки от конской сбруи убрали с ширинки только после того, как стали поступать многочисленные жалобы от суровых парней — лесорубов, золотоискателей и прочих ковбоев. Не один из них, сидя у костра с широко расставленными ногами и без нижнего белья, обжег себе хозяйство накалившейся заклепкой. Приятного мало.

Но у меня здесь никакого костра не было, так что заклепки мне не мешали. Оправив фартук, я продолжал рубить стейки и одновременно прислушивался к тому, что творится в зале.

— Эй, приятель! — заблажил один из двоих, круглолицый мужичок с висячими усами. — Мне бы горло промочить!

— Запросто, — отозвался Фараон, выставляя на стол две толстых стопки зеленого стекла. — А товарищу твоему?