Приговоренные ко тьме

Ландон вышел из церкви, когда короткий римский декабрьский день уже начал клониться к закату. Солнце по заведенному не нами обычаю садилось за Яникульским холмом, красное, как спелый томат. Носилки в очередной раз покорно приняли Ландона и его юного слугу, после чего начали неторопливо двигаться на юго-запад. Возле развалин Цирка Максимуса носилки немного покружили, очевидно, Ландона живо заинтересовали местные развалины, затем продолжили свой мерный ход и уже в полной темноте, изредка прерываемой факелами на отдельных домах, достигли Остийских ворот.

Декархом охраны Остийских ворот был лангобард Гандульф, сравнительно молодой человек, костистый и косматый. Глядя на него, можно было удивляться, почему до сей поры с ним еще не познакомился Альберих Сполетский, ибо нрава Гандульф был энергичного и веселого, вследствие чего в своих кутежах пару раз едва не угодил в долговую яму. Тем не менее, в промежутках между запоями, случавшимися у него не реже двух раз в году, претензий по службе к нему не возникало даже у взыскательного Теофилакта. Негоциантов Гандульф досматривал с особым тщанием, и это могло быть причиной для разбирательств, если бы не одно «но» – поскольку он охотно и честно делился с главой милиции Первого Авентинского округа, а тот, в свою очередь, тоже, видимо, был человеком честным или, во всяком случае, при дележе осторожным, многочисленные жалобы купцов во все инстанции в итоге оставались без ответа.

Когда Гандульфу доложили о прибытии священника Ландона, он слегка встревожился. Первые мысли его носили опасливый характер. Гандульф предположил, что пресвитеру явно пожаловался кто-нибудь из чрезмерно усердно досмотренных недавно монахов, которые у него в личном рейтинге предпочтений шли сразу же после купцов. Затем, здраво рассудив, что вряд ли пресвитер потащился бы сам к нему в такую темень и по такому пустяковому делу, он уверился, что речь пойдет о какой-нибудь контрабанде, на которую он должен будет за определенную мзду закрыть глаза. От таких рассуждений душа у него немного взыграла, и Гандульф уже с более спокойным сердцем стал прислушиваться к шагам пастора по деревянной лестнице.

Дверь отворилась, и вошел священник со своим юным слугой. Маленький паж тут же забился в угол помещения, где на двух деревянных чурбанах стояло некое подобие стола, и стал с любопытством рассматривать и самого Гандульфа, и его непритязательный рабочий кабинет. Священник же, подойдя к Гандульфу, протянул ему для поцелуя руку.

Схватив его руку своими шершавыми ладонями, не лишенный наблюдательности Гандульф на мгновение остолбенел. Пусть священники в большинстве своем не колят дрова и не таскают камни для стройки, но все-таки он никогда не думал, что рука у них может быть столь тонкой, изящной и нежной. Его изумление, видимо, стало понятно священнику, и тот, негромко усмехнувшись, сбросил с себя капюшон, чем окончательно превратил Гандульфа в подобие соляной статуи.

– Добрый вечер, Гандульф! Вы узнали меня?

Мягкая, кошачья речь убедила Гандульфа, что он не бредит:

– О, как можно, госпожа?! Но ваш визит столь… неожидан! Вы… у вас какое-то дело, раз вы решились затемно проследовать на самую окраину города, где и сильному мужчине в это время бывает не по себе?

– Вы всегда отличались сообразительностью, мой милый Гандульф! Этим я всегда отличала вас от своих слуг! Как вам работается здесь?

– О, я так благодарен вам… то есть вашему мужу, за то, что он дал мне столь высокую должность, что…

– Очень хорошо, что вы помните это, Гандульф! Это дает мне основание надеяться, что я уйду отсюда, добившись желаемого!

– Но чего вы хотите, госпожа?

– Не буду долго томить вас, мой милый Гандульф, тем более, что на церемонии времени нет. Сегодня ночью вы должны открыть Остийские ворота тому, кто сюда пожелает войти.

– Ворота? Ворота! Добрые люди не входят в Рим по ночам!

– Добрые люди входят в любое время, это недобрые не всегда готовы их принимать. Разве церкви святые не открыты настежь в любое время дня и года?

– Признаться, не всегда.

– Это недобрые и суетные церкви, это церкви, где собственный уют и покой ставится выше, чем желание христианина пообщаться со своим Создателем. А ведь такое желание, согласитесь, может возникнуть в любой момент!

– Да… Пожалуй… Кого именно я должен буду пропустить в город? Сколько их будет?

– Поскольку их будет не меньше тысячи, все их имена я запомнить, увы, не смогла.

– Тысячи? Настоящее вторжение! И вы хотите, чтобы именно я открыл ворота Рима?!

– Не кричите так громко, милый Гандульф. Начало разговора мне понравилось значительно больше. Помните, о чем мы говорили в начале? Эта тысяча человек приглашена в гости лично моим мужем. И мной.

– Я не знаю, какие подарки принесут вам ваши гости, но меня за это вздернут на виселице!

– Или же наградят те, кому вы поможете. У любого дела есть риск. У большого дела и риск соответственный.

Гандульф молчал. Теодора перешла к более значимым аргументам. Она протянула ему кожаный увесистый мешочек.

– Не правда ли, чаша весов риска и награды сейчас немного покачнулась в пользу последней?