Приговоренный

— Улыбнитесь, товарищ капитан, — потребовал гример.

Я улыбнулся.

— Шире. Во все лицо, чтобы зубы видно было.

Для этого мне требовалось развеселиться. Я активизировал свое буйное воображение, представил, как едет по улице на машине подполковник Халидов. Вдруг перед ним на дорогу выскакиваю я, изображаю пьяного таракана, даже падаю животом на капот. После чего бросаюсь к дверце, клянусь мамой, что вопрос стоит о чьей-то жизни, прошу довезти меня по адресу, при этом называю не только дом, но и квартиру.

Потом я совершенно безбоязненно сажусь к подполковнику в машину. Он меня везет, а потом мы с ним еще торгуемся. Я готов заплатить триста рублей, а он хочет взять с меня пятьсот. Но мы все-таки находим золотую середину и расстаемся, вполне довольные друг другом.

Я широко улыбнулся.

— Ага, — сказал гример. — Сейчас сделаем подкладочки.

Он взял два куска ваты, сначала придавил каждый из них, потом свернул в трубочки. После этого гример наполнил большой шприц какой-то тягучей жидкостью, похожей на силикатный клей, и закачал ее внутрь трубочек.

— Подождем минутку. Силикону требуется только чуть-чуть затвердеть, чтобы потом держать форму. — Он помял пальцами ватную трубочку. — Теперь уже можно. Откройте рот шире, товарищ капитан.

Я разинул рот как при визите к стоматологу. Гример просунул трубочки между деснами и щеками и до боли придавил их.

— Прижимайте сами. Вы лучше меня чувствуете, сколько еще нужно.

Я прижал. Давил сильно. Когда сам себе боль доставляешь, она не кажется такой острой.

Гример заглянул ко мне в пасть и заявил:

— Все, хватит, уже держится. Силикон через вату выдавился, и трубочки прилипли к деснам. Теперь будут держаться. Посмотрите в зеркало.

Я посмотрел и не узнал себя. Раньше у меня, почти как у профессионального спортсмена, торчали скулы. Щеки были впалыми настолько, что это мешало при бритье. Сейчас они выровнялись, лицо округлилось, стало по-детски добродушным, совсем не отвечающим моему достаточно жесткому характеру.

— Вы, товарищ капитан, запоминайте лучше, что я делаю. Я не смогу каждый день приезжать к вам для повторения своих действий.

— Я запомнил. Только для исполнения мне нужны материалы.

— Я вам оставлю, — пообещал Анатолий Константинович.

Следующим этапом обработки лица стал лак, который гример кисточкой нанес мне на лоб. Брови у меня и без того обычно слегка приподняты. Эта привычка выработалась на занятиях по рукопашному бою. Тут требуется всегда внимательно смотреть за противником, не закрывать глаза даже тогда, когда он наносит тебе удар или ты атакуешь сам. Но теперь, после нанесения тонкого слоя лака, сразу стянувшего кожу, лоб стал морщинистым, брови поднялись еще выше.

После чего гример предложил мне сменить цвет глаз и выложил на стол несколько коробочек с контактными линзами. В их крышки были вставлены соответствующие картинки.

Родные глаза у меня всегда были серые, почти стальные. Я сначала выбрал темно-карие, потом глянул на майора Алексеенко и решил сменить линзы, захотел иметь ярко-синие глаза, такие же, как у него.

Гример не возражал. Он только подробно объяснил мне, как вставлять линзы и хранить их, сняв на ночь.

После чего старик достал из второго кейса несколько париков и разложил их на столе начальника штаба. Я выбрал самый короткий, с сединой, которая смотрелась естественно и должна была хорошо сочетаться с щетиной того же отлива. Гример научил меня пользоваться специальным клеем для парика.

Последним штрихом стал лист бумаги, похожей на кальку, с каким-то замысловатым цветным орнаментом.

— Замачиваете на пять минут в крутом кипятке, потом вытаскиваете пинцетом, стряхиваете капли, накладываете на предплечье и как можно плотнее прижимаете полотенцем. Отрываете бумагу за уголок, и на руке у вас остается татуировка. Но предупреждаю, что держится она не более десяти дней. Затем смоется без остатка горячей водой с мылом.

Майор Алексеенко увел гримера.

Я позвонил начальнику штаба и сказал:

— Николай Михайлович, можете приглашать фотографа, если он уже приехал. Да и сами посмотрели бы на меня.

Контактные линзы я уже вставил, не хватало только татуировки. Для этого требовался кипяток, а в кабинете майора Оглоблина чайника и посуды для размачивания бумаги не было.

— Мы идем. Я тут еще кое-что для тебя нашел. Сейчас приду, расскажу. Это не по телефону.

Валентин Валентинович пока не проявлял желания со мной расстаться и по-прежнему сидел за приставным столом. Туда же перебрался и я, освободил место хозяина кабинета.

Майор Оглоблин пришел через минуту вместе с фотографом. Тот переставил стул к чистой стене, усадил меня на него, водрузил на штатив цифровую камеру и сделал несколько снимков. После чего он сдержанно наклонил голову, показывая, что работу выполнил.

— Подожди, лейтенант, капитана в машине. Вместе поедете.

Фотограф вышел. Внешне он был совершенно гражданским человеком, хотя майор и назвал его лейтенантом.

— Как вам, товарищ майор, моя новая внешность? — поинтересовался я, потому что начальник штаба пока еще никак не показал своего отношения к результатам работы гримера.