Приговоренный

Ожидание мое завершилось. Пора было приступать к работе. Мне хотелось закончить все это дело уже сегодня.

Я надел очки с простыми стеклами, чтобы придать себе классический вид человека, близкого к науке, вышел из машины, обогнул дом и шагнул в подъезд. Скрипучая деревянная лестница за долгие годы была основательно стерта множеством ног. Наверное, она сохранила и память о людях, когда-то ходивших по ней. Особенно о тех, которые беззастенчиво шаркали по ней, стирали древесину. Дом, конечно, давно требовал серьезного ремонта.

Приняла лестница и мои берцы. Наверное, и они внесли свой вклад в стирание ее ступенек.

Свет в подъезде горел только на первом этаже, что не помешало мне найти звонок рядом с дверью нужной квартиры. Я нажал на кнопку.

На звонок отозвался высокий и вполне приятный голос:

— Минуточку.

Женщина говорила по-русски. Подполковник Халидов вел допрос Бурилят Манаповой на кумыкском языке. Но вот протокол он писал на русском, в таком виде и внес его в базу электронной документации. На этот счет следователь даже сделал официальную оговорку.

Валентин Валентинович же допрашивал Бурилят на русском языке. Он сам мне говорил, что не владел ни одним местным наречием, как и почти все сотрудники спецслужб, командированные в республику.

На звонок в дверь Бурилят ответила русским словом. Этим она показала мне, что никого из своих друзей в гости не ждет. По крайней мере того человека, к груди которого прижималась у служебного входа в магазин.

Я очень даже желал бы встретиться с ним, но не сразу, не здесь и сейчас. Мне хотелось бы, чтобы меня к нему привела сама Бурилят.

Я чуть подождал. Наконец-то дверь открылась.

В полумраке прихожей нарисовалось вполне приятное молодое лицо. Разве что крупноватый нос чуть портил впечатление и мешал красоте быть классической.

Женщина рассматривала меня с интересом, но без особого удивления. Наверное, она предполагала, что ее будут доставать следователи, ведущие дело об убийства Рамазанова. Да и два подполковника, которые допрашивали Бурилят, наверное, предупреждали ее об этом. Короче говоря, мне показалось, что она была внутренне подготовлена к моему визиту.

— Вам кого? — все же спросила женщина.

— Я хотел бы, если можно, поговорить с Бурилят Манаповой. — Я был образцом вежливости и корректности, что ментам не очень-то и свойственно.

Во мне не было излишнего напора. Я явно не собирался вести себя по-хамски и совать свой нос во все, чуть ли не в унитаз. Бурилят это почувствовала.

— А вы кто? — спросила она чуть настороженно, но не беспокойно.

— Помощник патологоанатома из республиканской судебно-медицинской экспертизы, — ответил я и вытащил из кармана тот пропуск без фотографии, который получил от майора Оглоблина.

Потом я раскрыл его и помахал в темноте перед слегка приоткрытой дверью. При этом я для отвлечения внимания поправил на носу очки, которые так и норовили сползти на самый кончик носа. Оправа была мне великовата.

Рассмотреть, что за документ я предъявил, в таких условиях было невозможно. Люди вообще обычно имеют склонность больше верить чьим-то словам, чем своим глазам. Короче говоря, документ и название должности убедили Бурилят в том, что я нисколько не опасен для нее.

Дверь раскрылась шире, и я вошел в квартиру.

— Чай будете? — приветливо спросила хозяйка.

— Нет, спасибо, — отказался я, не желая оставлять здесь лишние отпечатки пальцев.

Я пока еще не знал, как повернется все это дело, поэтому не забывал об осторожности, в отличие от поведения в камере СИЗО. Я убрал бы свои отпечатки и там, но просто не успел. Мне помешали непредвиденные обстоятельства.

Все же Бурилят провела меня на кухню, а не в большую комнату, одну из трех в квартире.

После допроса женщины в Следственном комитете в ее жилище был проведен обыск. Менты хотели найти тот самый рюкзак с наркотой, которая стоила десять миллионов долларов. Я знаю, как проходят подобные мероприятия, какой беспорядок они оставляют после себя. Хотя рюкзак — это не листок бумаги. Его невозможно заложить в книгу, стоящую на полке.

Сейчас же в квартире никаким обыском и не пахло. Все было аккуратно, каждая вещь на своем месте, ничто не валялось на полу. Хотя комнату я сумел рассмотреть только при том свете, который заходил туда из раскрытой двери кухни.

На кухне Бурилят усадила меня на угловой диван. Когда я опускался на него, мой рукав непроизвольно задрался, стала видна татуировка. У меня мелькнуло опасение, что Бурилят из-за этой картинки может принять меня за уголовника. Но она, видимо, что-то в татуировках понимала, видела разницу между уголовной наколкой и любой другой.

— Я слушаю вас, — поторопила меня Манапова.

— Меня интересует, как давно Абдулла Рамазанов стал наркоманом. Сколько лет он принимал героин?

Ответ Бурилят я предвидел. Такие же вопросы задавали ей оба подполковника. Каждому из них она говорила одно и то же.

Точно так же сказала и мне: