Приговоренный дар. Избранное

Танатос и Эрос – великие неиссякаемые мифологические мотивы, в которых вмещается вся жизнь человечества и отдельного человеческого существа. Царство смерти и царство любви. Эти мотивы олицетворяют одну-единственную колею, пробитую многодлящейся земной человеческой жизнью в пространстве и времени. Иногда борозды этой утрамбованной тысячелетней колеи непостижимым образом пересекаются, и в точке соприкосновения случается микроскопический жидкий хлопок, и одновременно же вселенский божественной красоты взрыв…

Бесконечно влюбляется в новенькую шинель затрапезный чиновник Российской империи Акакий Акакиевич, и жалко умирает, утерявши ее…

Троянский славный герой Парис влюбляется в божественную Елену и, похитив ее, увозит и прячет в бессмертной Трое. Вследствие этой безрассудной олимпийской любви вольный, талантливый троянский народ вскорости будет перебит, пленен и обращен в рабство, а сама неприступная бессмертная Троя обратится в горелые каменные руины и тысячелетний прах.

Маленький серый забитый человечек под божественным сумасшедшим пером русского гения не обратился в тлен, не ушел из памяти людской, – его ничтожная атомарная трагедия все равно же настоящая вселенская и не менее величественная драма, достойная занять свою трагедийную нишу в вечности, как и трагедия троянских олимпийских героев, которых мы помним и чтим лишь по причине воровской чувственной тяги их беспутного молодого царевича Париса к иноземной замужней царевне-красотке…

Крашеная, искусно и бесконечно дорого молодящаяся, красотка Оля, Ольга Петровна совсем не божественная спартанская королева. И мне никогда уже не стать удалым повесой Парисом, умыкающим Оленьку, Ольгу Петровну из-под бдительного лакированного носа ее батюшки, господина Бурлакова, которого по моим планам вскорости предстоит удалить в ту самую вечную величину, в которой не то что ниши, – промозглой щели не заполучит сей русский доморощенный барин, заложивший свою подлую душоньку не литературному персонажу в образе гонористого гетевского пуделя, а настоящим осязаемым сатанинским силам, жирующим нынче на необъятных запустелых просторах Российской обкорнанной, обрубленной, разве что не кастрированной империи.

Империи, в которой я еще зачем-то живу, жру, закусываю безвкусными, точно выстиранными, морковными хрящиками и уже трижды опрокидываю полную чарку русской водки, не забывая чокнуться с захватанным липким лафитником господина Бурлакова, который с пролетарским аппетитом пожирает свою яичницу на шкварках, с дамской претенциозностью оттопырив волосистые жирные мизинцы на обеих руках, привычно манипулируя казенными притупленными приборами.

Все-таки для мыслящего существа водка это нечто большее, чем просто опьяняющий напиток, который мутит сознание, уводит в какие-то грезы и затем пакостно мстит всяческими похмельными синдромами.

Для мыслительного процесса водочный продукт, а точнее, русская водка, есть всенепременная составляющая.

То есть без элементарного компонента (без водки) любой более-менее серьезный мыслительный анализ противопоказан – не будет никакого положительного научного результата.

Потому что на трезвую голову выпутаться из истории, выпутаться с наименьшими моральными и физическими потерями из трагикомического фарса, который смахивает уже на пошлый проходной водевиль, в который я собственной волей засадил себя в качестве главного персонажа, в качестве бенефицианта, ни в коем случае нельзя, не обладая могучими древнеахейскими данными бойца-многоборца.

Да, с моих плеч не стянули воровски вожделенную новенькую шинельку и не умыкнули прекрасную божественную супругу вместе с домашним золотым и прочим скарбом (супруга от меня сама отказалась, а от лишних дорогостоящих личных вещей я так же отказался в ее пользу), – у меня изъяли нечто несоизмеримо ценное.

У меня самым подлым тайным образом отняли мою личную тайну, это все равно что без спросу взяли для каких-то своих корыстных ничтожных надобностей мое «я», взяли как бы примерить, как бы слегка поносить, как бы на время, – однако вернуть все время забывают. Как бы моя тайная личная жизнь уже не есть моя собственность.

Этот чавкающий, потеющий от избытка дурной доброжелательности, обронивший сугубо интимную информацию, обронивши походя, с невозмутимостью цивилизованного сытенького людоеда, можно сказать, отрыгнувшего эту незатейливую новость, – новость, в которой ему заказан гроб с музыкой и прочими подобающими его нынешнему сану почестями, возможно, даже орудийными залпами, пятиминутной сиреной пожарных и прочих спецмашин, сигналами электровозов и тепловозов, и упокоением на закрытом мемориальном кладбище под часовенкой из белого хрустального уральского мрамора с малахитовыми мертвыми звонницами и бронзовой в позолоте оградой стоимостью в заморский трехэтажный замок-дворец, в котором уже два столетия не переводятся мыкающиеся души подло казненных баронов из древнего саксонского рода маркизов де Садов…