Приговоренный дар. Избранное

Знаете, сударь, я давно пришел к убеждению, что не существует на свете более изящного и старинного ремесла, чем истребление своих ближних. И пока существует человек, он приумножает способы человекоубийства. Припомните ведь, еще до всех законопоучительных библейских заповедей человек разумный, становясь все более изощренным и опасным для всего сущего, прежде всего оттачивал свое мастерство на ниве смертоубийства себе подобных. И как это ни цинично, но прошедшие христианские века ни в коей мере не пошатнули всей его мировоззренческой кровожадной сущности. Заметьте, сударь, не звериной, а именно человеческой, ненасытной (и никогда не насыщаемой) кровожадности.

Впрочем, о подобных хрестоматийных мудреных категориях я стал задумываться, лишь обретя свой элитарный д а р. А почему я настаиваю на «элитарном»? Вернемся-ка к моей творческой методе.

Возможно, тогда вы со мною согласитесь, – с определением моего жанра.

Так вот, сударь, прежде чем лишить жизни приговоренного ближнего, мне необходимо хотя бы на ничтожное время приблизиться к нему, пообщаться с ним. В конце концов переброситься парой ни к чему не обязывающих реплик. Побыть в его ауре. На ничтожное мгновение прикоснуться к его загадочной марионеточной душе, чтоб утвердиться еще раз, что я на праведном пути. То есть изначально я ставлю перед собою чрезвычайно трудоемкую задачу: войти, втесаться в доверие, впрочем, достаточно бывает и лифтового, каютного, салонного и прочего малогабаритного пространства… А, как известно, большинство избранных марионеток обожают окружать свою бесценную особу гвардией тренированных и откормленных бездельников, которая носит почетный титул – личная Служба безопасности. Я полагаю, что вы осведомлены, что никакая титулованная СБ не спасет от профессиональной снайперской стальной горошины, аккуратно положеной в перекрестье бровей. Но это так, к слову.

Я ведь от природы превосходный лицедей. С необыкновенным удовольствием играю на сцене, на которой я – и моя бедная жертва. И не дай бог выйти мне из моей легенды, из моего очередного, образа, оступиться, допустить бездарную отсебятину, забыть нужную ведущую реплику – в кулисах всегда начеку бдительная безжалостная Служба безопасности моего единственного партнера, моей возлюбленной жертвы… Причем работаю исключительно на импровизации, на вдохновении, облекая, так сказать, в живую плоть какие-то домашние заготовки. Манипуляция на обнаженном жале кинжала, – это отнюдь не цирковое представление, – это ближе к истинному сумасшествию.

Иной раз, почти любя, уважая свою жертву, все-таки в конце концов в одной из затянувшихся сердечных мизансцен, я спешу исполнить свои добровольно возложенные на себя обязательства по очищению этого, утопающего в собственных экстрементах, мира-театра, стремясь хотя бы на жалкий миллиметр, но снизить катастрофический уровень загаженности местности под названием Россия. Сумасшедший лицедей-одиночка, играющий сразу премьеру, в единственном прогоне.

Помните, я обмолвился о моей осенней прогулке на Лосином острове. Там я встретил свою студенческую юность в образе юной мадам… Странное и страшное устройство – человеческое сердце. Я ведь эту смазливую сучку все равно продолжал любить, когда она приговорила к казни хулиганистых гимназистов, которых взялся отстреливать ее верный Филиппок-телохранитель. Я возвратил Богу души этих двоих, но с жутким для мальчишек опозданием…»

Уже тогда, в ходе его бесконечного монолога, я ощупью подбирался к названию предстоящего романа, главным персонажем которого будет этот якобы здравомыслящий, неулыбчивый, временами с неуютным потусторонним безжизненным взглядом, интеллигентного ненавязчивого облика, незнакомец, ненавязчиво убеждающий меня, что убийство ближнего для него – это именно его природное органичное состояние.

И тогда же я решил, что роман выйдет под именем «Приговоренный дар» и будет он начинаться с лапидарной здравомыслящей фразы:

– Я не убиваю без особой на то надобности…

Тетрадь I

Я убиваю себя, чтобы показать непокорность и новую страшную свободу мою.

«Б е с ы», Федор Достоевский

Из всего, что свойственно богам, наибольшее сожаление вызывает то, что они не могут совершить самоубийства.

«Б о г и», Рюноскэ Акутагава

Запись первая

Я не убиваю без особой на то надобности.

В сущности, от вида моего интеллигентного случайным прохожим не приходит в голову дичайшая паническая дума: спасаться бегством куда-нибудь поближе к живым человеческим существам. Приятели (друзьями меня Бог миловал) вполне искренне утверждают: внешность у этого господина более чем благопристойная. Располагающая к доверительному светскому общению в каком-либо закрытом малом пространстве: лифт, салон машины, каюта, купе.