Приговоренный к власти

Лешкины глаза привыкли к тусклому освещению.

На месте, где поутру лежал поверженный Авдюшко, валялась длинная стамеска с темными пятнами на стальном лезвии. Выламывать решетку оконца не имело смысла, поскольку если и выломаешь, то вряд ли протиснешься наружу. К тому же в любой момент могли нагрянуть посетители видеосеансов и обнаружить хозяина заведения при крайне подозрительных занятиях.

Лешка засмеялся: что значит потерять хладнокровие в экстремальных условиях! Ведь связка с ключами у него в кармане, а на ней и ключ от кабинета.

Он подошел к дверям и попытался открыть их.

Противник оказался умнее, чем Лешка предполагал, — он оставил свой ключ в замке, так что Лешкин в скважину не влезал.

Чтобы выбить эти двери, требовался таран типа бульдозера.

Прошибить стену тоже было безнадежно, поскольку подвальная стена входила в фундамент здания и была несокрушимой.

Оставалось попытаться вырезать язычок замка со стороны косяка, но перочинным ножом, который лежал в кармане у Лешки, этого не сделаешь.

Зато была стамеска, приспособленная специально для таких дел! Однако стамеска — орудие убийства, серьезнейшая улика для следствия, быть может, важнейший ключ к разгадке тайны смерти Авдюшко.

Эту тайну все равно не разгадает никто, решил Лешка, поднял с пола стамеску, прекрасно понимая, что ликвидировал улику и в системе его будущей защиты появилась еще одна брешь.

Он нашел в столе полотенце, вытер стамеску (окончательная и преступная ликвидация следов преступления — вот как это называется!), и на полотенце остались темно-бурые пятна. Полотенце он засунул в стол.

Стамеска оказалась очень острой и, как и предполагал Лешка, качественной стали. Она легко вгрызалась в дерево дверного косяка, под стальную раму. Только щепки отлетали, но времени эта работа занимала много. Он приспособил вместо молотка отломанную от кресла ножку, и вскоре удалось обнажить запорный язычок замка.

Оказалось, что вся работа проделана впустую и освобождения из плена не принесла — пробитое отверстие запора не освобождало.

Лешка уселся в трехногое кресло, снова закурил и глянул на часы. Восемь! У Белого дома, быть может, начался штурм, быть может, гибнут его приятели и его женщина, о которой он мечтал, а сам он сидит, как крыса, в поганом подвале и не может выбраться из глупейшей и простейшей западни.

Над головой его послышался какой-то шум, потом звякнуло разбитое стекло, и через окошко влетел небольшой предмет, ударившийся об пол с легким, железным стуком.

Граната! Лешка опрокинулся вместе с креслом на пол и вжался в доски. Сердце его отсчитывало секунды. На жизнь этих секунд было отпущено не больше трех — в замкнутом помещении он умрет от удара взрывной волны, даже если его не заденет осколком.

Но взрыва не последовало. Вместо этого лишь слышалось негромкое, напряженное шипение, словно кто-то проколол футбольный мяч.

Лешка уже понял, в чем дело. Он вскочил, выхватил из стола измазанное полотенце, бросился к шипевшему на полу газовому баллончику и, отвернув лицо в сторону, зажал баллончик полотенцем. В том же темпе отыскал в столе полиэтиленовый пакет и засунул в него замотанный в полотенце все еще работающий баллон. Лучше всего было бы вышвырнуть его через оконце обратно, но что могло прилететь взамен, если противник держал действия Лешки под контролем и видел, что он может освободиться?

Но зачем швырять баллончик всего лишь со слезоточивым газом? Чтобы заставить Лешку притихнуть и потерять время, которое у неизвестного врага было такое же считанное, как и у Лешки?

Он встал, взял стамеску, вогнал ее в пробитую дыру, упер кончик инструмента в торчавший язычок замка и сильно ударил по рукоятке. С третьего удара деревянная рукоятка треснула, но язычок провалился внутрь замка почти полностью. Легкого толчка хватило, чтобы дверь распахнулась.

Он выскочил из подвала на улицу и огляделся. Ничего подозрительного и ничего необычного. Легкие сумерки спускаются на город, из приоткрытых окон ревут магнитофоны. Тройка диких рокеров вывернулась из-за угла и помчалась к Щелковскому шоссе.

Через десять минут Лешка вошел во двор своего дома. И здесь жизнь катилась без каких бы то ни было перемен, волнений или неожиданных событий. Все изменения относительно утра заключались в том, что любители игры в домино переключились на карты, а белье на веревках высохло, и женщины снимали его, перекидывая через плечо.

Пенсионер Ильин занимал за игорным столом свое обычное место, был тих и вежлив, а следовательно, и трезв, но главное было в том, что оторвать своего зада от скамейки, чтобы метать через окошко подвала слезоточивые снаряды, он никак не мог, иначе его игровое место тут же захватил бы очередной желающий, и он, Ильин, сейчас бы не играл, а ждал своей очереди. Но он сидел, и партия, насколько понял Лешка, началась давно.

Король двора Коля приметил Лешку и, не отрываясь от карт, крикнул:

— Леха, ты в центре не был? Говорят, там какая-то заварушка?

— Да так себе, — равнодушно ответил Лешка. — Шумит народ. До нашего района не дойдет.