Приговоренный к власти

Они вернулись в казарму, через десять минут — поверка, потом отбой, и Лешка опрокинулся на свою койку, одну из тридцати в этой казарме, построенной еще то ли при императоре Вильгельме, то ли при людоеде Гитлере, ибо и в те времена, здесь, в Кенигсберге, был военный городок, теперь занимаемый зенитно-ракетным полком. Вот такая наблюдалась непрерывная связь поколений и преемственность традиций.

Все же сразу Лешке заснуть не удалось. Простецкий, грубоватый, добрый и веселый, Остап Мосол в их дружной троице занимал свое определенное и очень нужное место — с ним было легче служить, он был для обоих столичных парней словно выходец из иных миров. Но за простотой дикаря и внешней наивностью оба — Журавлев, а потом и Лешка — вскоре разглядели что-то еще — тайное и, быть может, даже жестокое. В последние месяцы Остап постоянно чего-то недоговаривал, на что-то намекал, а самое главное, у него начали появляться крупные суммы денег. Про то, что он спал с женой замполита уже с полгода, догадывался весь полк. Но эту тему уже давно отсудачили, и значения ей никто не придавал. Сам Остап не подтверждал, но и не отрицал факта прелюбодеяния. Как-то весной даже бормотнул, что «старик Диян нас застукал, бисов сын». Но если это было и так, то ведь замполит не сменил своего шофера. Значит — либо все вранье, включая замечание Остапа, либо Диянов смирился. В любом случае не эта ситуация привела Остапа в проволочную стальную петлю Кто-то засунул его в нее.

Лешка закрыл глаза и принялся считать верблюдов, чтобы скорее заснуть. Идет один верблюд по пустыне, идет второй верблюд, идет третий верблюд… Верблюды нескончаемым караваном вышагивали по барханам. Лешкины друзья по оружию уже давно спали, кряхтели, храпели, сопели, а в углу у окна литовец Тартушайтис потихонечку онанировал в полусне и сладострастно всхлипывал.

Майор Лихачев, командир батареи управления зенитно-ракетного полка, страстно любил полевые учения. Маленький, писклявый, толстоногий, мужественным лицом очень похожий на портреты Муссолини (за что и имел прозвище «Дуче»), он пришел в ракетчики из артиллерии и сохранил свою любовь к рейдам, выводам орудий на боевые позиции и прочим навыкам пушкарей. Здесь, среди ракетчиков, ему развернуться было негде: солдатики сидели в кабинетах командного пункта у экранов локаторов и планшетов, а потому, когда по графику выпадал «марш-бросок в полной выкладке по пересеченной местности» — этот день являлся для Лихачева великим праздником.

Он окинул счастливым взором полторы сотни человек, выстроившихся перед ним на краю полигона, и прокричал надломанным дискантом:

— Батарея! Сейчас все вы, лентяи и лежебоки, штабные бездельники и лодыри, совершите марш-бросок на десять километров плюс побочные маневры! Мы будем преследовать роту егерей западногерманского бундесвера! Задача — настигнуть противника окружить и уничтожить! — с этими словами он стукнул по плечу прапорщика Козлова, а вся батарея глухо застонала, потому что этих «западногерманских егерей» и будет изображать прапорщик Козлов, кандидат в мастера спорта по десятиборью, мужик жилистый, верткий, а самое печальное — по службе настырный и остервенелый. Конечно же, он, Козлов, подобно копу, помчится по полянам и по лугам, будет прятаться, заметать следы, и на захват его уйдет весь день, так что и обед можно пропустить.

— Я вам жирок порастрясу, а то засиделись около своих умных приборов и кое-кто стал слишком умный! — пообещал майор Лихачев. — Но чтобы вас воодушевить на ратный подвиг, объявляю: те трое, которые первыми захватят в плен и блокируют проклятых фашистов, получат суточный отпуск в увольнение! Если не в это воскресенье, то в следующее, вы знаете, что мое слово железное.

Батарея оживилась. Что правда, то правда: майор Лихачев слов на ветер не бросал и пустыми обещаниями солдат не соблазнял.

Старший лейтенант Походенко, командир радиовзвода, человек брюзгливый, насмешливо заметил стоявшему рядом лейтенанту Охлопьеву:

— Выдрючивается наш командир. Комиссия какая-то приехала, чуть не из Москвы, вот он и собрался отличиться на высоком уровне, вдруг да повезет.

Охлопьев горестно вздохнул. Он любил свои локаторы и терпеть не мог пустой беготни по полю — не нужна она и не пригодится никогда, даже если завтра их всех откомандируют на воину в Афганистан.

В солдатском строю мнение о марш-броске вызвало иную реакцию.

— Мужики, — негромко сказал Тартушайтис. — Продаю свое первое место и захват противника за бутылку хорошей водки. За «Палангу». Идет?

Предложение было серьезно. То, что Тартушайтис, быстроногий, как гепард, первым настигнет Козлова, ни у кого сомнении не вызывало. Но Тартушайтиса, алкоголика с юных лет (в его крестьянской семье без бутыли самогона за стол не садились), увольнения не волновали. Он выменивал на чувственное наслаждение все что мог — от портянок и сапог с бушлатом до своих быстрых ног, оставшихся стремительными, несмотря на червоточину в организме.