Приговоренный к власти

Лешка подошел к двери и толкнул ее. Дверь приоткрылась — она оказалась не заперта.

Отчего-то это испугало Лешку значительно больше, нежели бы он обнаружил себя все так же запертым.

Он осторожно выглянул в коридор, но разглядеть в кромешной тьме ничего не было возможно, и — ни голосов, ни шагов, ничего.

Снаружи все так же шумел ливень.

Лешка задумался. Сидеть в заточении, когда ты не на запоре, было глупо, но что-то во всей этой ситуации ему предельно не нравилось. Гауптвахта пуста — это совершенно ясно. Его сотоварищи по аресту отпущены, когда он спал, — это тоже ясно. Так что же, получалось, что его вежливо не стали будить?

Но в любых ситуациях сидеть здесь и ждать невесть чего, смысла не было.

Он снова вышел в коридор, но повернул не направо, к входным дверям, а налево, к туалету.

Дверь, на которую ему утром указал Охлопьев, он нашел на ощупь, не сразу, но нашел. Она оказалась заложена засовом, но не заперта.

Лешка осторожно открыл ее. Насколько он мог разобраться в густых сумерки, словно пеленой закрытых завесой дождя, — перед ним был ремонтный двор, заставленный списанной, проржавевшей техникой. Откуда-то очень издалека слышались гул моторов и отдельные голоса.

Лешка резко распахнул двери и побежал. Почему он бежал зигзагом и пригнувшись, он не отдавал себе отчета. Надо было добежать до стоявших кучей старых полуразбитых автомобилей, а уж там оглядеться.

Он почувствовал сильный удар — сзади в бок, споткнулся, упал, услышал звук выстрела, вскочил и, не чувствуя никакой боли, метнулся за кузов тягача, стоявшего на земле без колес.

Вторая пуля звякнула о железо и с визгом отрикошетила.

Лешка прижался к кабине тягача, мозг его работал лихорадочно и точно, быстро сортируя информацию.

Пуля из пистолета (это он определил по звуку) слегка задела его. Скорее всего скользнула по ребрам, иначе он бы уже лежал и подыхал. Боли еще не было — она придет позже. В такой темноте, под дождем, его преследовать не станут, если только он сам не начнет метаться, выдавая себя. Стрелял — мог стрелять — караульный у дверей гауптвахты. Но ведь если всех уже выпустили, если двери его камеры тоже были открыты — зачем же стрелять, что за чертовщина такая?

Он попытался выглянуть из-за кабины и что-нибудь разглядеть.

Ничего. Одноэтажное здание местной полковой гауптвахты стояло молчаливое, светло-серое в сумерках, с блестящей мокрой крышей. Около него не было никакого движения.

Внезапно неподалеку, на взлетной площадке, ярко вспыхнули прожектора, высвечивая серебристую, словно живую, сетку дождя. Почти тотчас громко и надрывно взревели моторы, и Лешке даже удалось разглядеть, как завертелись лопасти винта вертолета.

Рев мотора становился все мощнее.

Слегка пригибаясь, Лешка отбежал еще за несколько проржавевших грузовиков и присел на подножку скособочившегося вездехода.

Он почувствовал в правом боку жар, что-то липкое потекло по телу. Попробовал приложить ладонь к ране, и его словно обожгло всего — от затылка до пяток.

«Но все-таки ранение касательное, — подумал он. — Только по костям ударило и шкуру ободрало. Однако и это достаточно опасно!..»

В следующий миг он не сумел отличить, что было вначале звук выстрела, мелькнувшая метрах в десяти тень человека или вспышка этого выстрела. Пуля тупо ткнулась во что-то деревянное около плеча Лешки. Бежать было некуда, преследователь находился рядом и наверняка видел Лешку.

Лешка тяжело свалился с подножки, на которой сидел, с хрипом простонал, издал горлом булькающий звук, потом глубоко, шумно вздохнул, жалобно заскулил и стих. Он лежал долго и терпеливо, понимал. Что преследователь его тоже нетороплив, педантичен и доделывает задуманное до конца.

Только минут через пять, бесконечно растянувшихся в сознании, из-за грузовика появилась перегнутая тень, сделала шаг и остановилась. Руки человека почти касались земли, в правой поблескивал пистолет.

Он очень медленно поднял пистолет, и Лешка сжался, явственно услышав, как щелкнул боек, — но выстрела не последовало. Осечка? Или кончились патроны? Но и у Лешки кончилось столь необходимое в такой ситуации терпение. Забыв про боль, он вскочил и бросился на врага молниеносным прыжком. Кологривов! Лешка вцепился руками в кривую, морщинистую шею, и сворачивал ее набок, выкручивал так, чтоб морда заняла место затылка — над лопатками спины.

Кологривов просипел что-то и продолжал махать пистолетом, но навести его на цель не мог. Потом отбросил оружие и просипел:

— Все, все, товарищ! Ты победил! Гитлер капут!

Лешка ударил своим лбом в лицо Кологривова, и у того лязгнули зубы.

— Беги, беги, — вдруг захихикал Кологривов. — Мы победили в Москве! Понял?

— Кто тебя нанял, гнида? — заорал Лешка. — Говори, кто? Охлопьев? Топорков? Ну, падаль, говори перед смертью!

— Я сам, сам тебя порешить хотел! Сам! Все ушли, а я тебя ждал! Враг ты мой. Ты же меня поймешь, я с ума чуть не сошел, когда дело жизни почти что рухнуло! Когда враги чуть не сокрушили мою идею. Давай разойдемся. Ты сейчас победил, а мое дело победило в столице родины. Каждый свое получил.