Приговоренный к власти

— Господи, какую ахинею я несу! Наверное, спрашиваю вас, как отец? Но я просто не знаю, о чем говорить!

— Я тоже не знаю, — сознался Лешка.

Но минута раскаяния у Алены уже миновала, и она спросила с прежним вызовом:

— Вас ведь интересует, отчего я хромоногая, да?

— Да нет. Вовсе не интересно, — искренне ответил он.

— Ну, да! Всякое уродство всегда вызывает любопытство. Но ничего героического или сверхтрагического нет. Я попросту сломала себе колено, упав с лошади. Мы тогда в Казахстане служили. То есть отец служил, а мы при нем. Грохнулась с лошади на камни, вот и получилась колченогая.

— Зачем вы так, — промямлил Лешка. — Не в этом, в конце концов, дело.

— А в чем? — остро спросила она. — В глубине человеческой души, в духовном мире, надо понимать? Но если вы не дурак, то понимаете, что интерес молодых офицеров ко мне объясняется только интересом к званию и возможностям моего отца! Ненавижу этих лейтенантов и капитанов — с их «очень серьезными намерениями»! Не нужны мне их намерения! Я бы попросту в любовницы пошла, хоть к рядовому, если б мне хотелось и интересно было! Но куда там! Позор для генеральской семьи! А следовательно, позор для всех Вооруженных Сил!

— Не знаю, — ответил Лешка. — Но мне кажется, что вам было бы хорошо от родителей уехать. В институт поступить и жить одной в общежитии. И денег от родителей не брать.

— Ой, какой хитренький! — Она распахнула длинные и острые ресницы. — В общежитии?! На одну стипендию?! Да это же какую силу воли надо иметь для такого подвига?! Откуда мне ее взять?

«Ладно, — решился Лешка. — Покривлялась и хватит. Ты у меня сейчас получишь. Ты уже закисла от того, что тебя все жалеют и все тебе сочувствуют. Избаловалась, красавица! Никакого в тебе уж такого страшного уродства нет! И портрет красивый, и грудь что надо, а в лежачем положении, так и вовсе наплевать, что у тебя там с ногами!»

— А тогда и не жалуйтесь! — грубо сказал он. — Коль совсем невмоготу, так я знаю, у вас тут большой пруд рядом. Камень на шею, да в омут! У меня однорукая одноклассница была, мучила себя мучила, выпендривалась-выпендривалась, а ее и Мишка Сазонов любил, и Санька Меринов обожал, так ей трагедий хотелось, ничего другого замечать не желала, ну так и понятное дело, петлю из рояльной струны сделала и повесилась. Так что вперед!

— Из рояльной струны? — тихо переспросила она.

— Ну да! Подруги это так расшифровали, что она хотела великой пианисткой стать, но руки не было, так решила на рояльной струне повеситься. А вышла бы за Меринова замуж, детей нарожала, и вся дурь из головы вылетела б. И про свою руку забыла бы!

— Простите! — вспыхнула Алена. — Но ведь это так скучно: дети, семья! То есть в тридцать лет, конечно, не скучно, а прекрасно! Но в двадцать! Хочется петь, танцевать, ездить по миру… У вас есть дома девушка?

Лешка засмеялся:

— В армии всегда почему-то после вопроса: «Как идет служба?» — спрашивают: «А девушка у тебя дома осталась?» Так что, если служба идет хорошо, а дома девушка осталась, то все в порядке. — Девушки у меня не осталось, хотя и переписываюсь с однокурсницей из техникума, но мы ничего друг другу не обещали, да и нечего обещать.

— А вы с ней, со своей однокурсницей… — нерешительно начала Алена.

— Нет, — прервал Лешка. — Я с ней, со своей однокурсницей, — нет. У меня других знакомых всяких было много. Я ведь до армии по вечерам в ресторане подрабатывал, на барабане играл.

Она вскинула брови, сросшиеся на высоком лбу в одну широкую пушистую полоску.

— А после армии в ресторан вернетесь?

— Нет. Этот период жизни закончен, а сегодня у меня вообще все в голове перепуталось, честно сказать.

— А! Это мой папа изложил вам свою теорию смысла жизни! Жить надо с напором, ставить перед собой заведомо недостигаемые цели, чтобы достигнутое все равно получалось достойной вершиной! Вы ему не поддавайтесь.

— Почему?

— Потому что при всех своих теориях он самый одинокий человек на свете. У него, кроме меня и мамы, никого и ничего на свете нет. В общем-то, как я подозреваю, глубоко несчастный человек.

— Несчастный человек! — с насмешливой язвительностью повторил Лешка. — Таким несчастненьким каждый хотел бы быть!

— Как это? — неприязненно спросила она.

— Да так! Хорошая служба, высокий чин не по годам, любимая жена, прекрасная дочь, дом, перспективы в жизни, ну, чего еще-то надо, объясните вы мне? Какого рожна?! Да и вы-то сами чего стонете?! Подумаешь — хромота! Ах, какая неизмеримая беда! Глаза видят? Руки для работы есть? Да вы представляете, сколько девчонок по всей стране вам до кровавых слез завидуют? Все эти вагоновожатые, официантки, проститутки, штамповщицы на конвейере! У них месячная зарплата не потянет на один ваш завтрак! Да они бы обе свои ноги дали отрезать по самую задницу, чтоб жить так, как вы!.. Извините, я все-таки пьяный, папа ваш меня накачал.