Приговоренный к жизни

Валентин Иванов произвел на Глафиру сильное впечатление: красивый белокурый молодой человек с зелеными глазами и изысканными манерами. Даже если бы он не был талантлив, как считала Ольга, подумала Глафира, разглядывая его в свете теплого весеннего солнечного дня за столиком кафе, то его можно было бы содержать и кормить теплыми булочками по утрам уже за его природные данные. Конечно, и такие прелестные молодые люди могут быть злодеями, но в это не хотелось верить.

Глафира расспрашивала его об отношениях с падчерицей, ловя себя на том, что она откровенно любуется его нежной кожей, блестящими светлыми волосами и густыми черными ресницами.

– У нас с Леной совершенно замечательные отношения, – спокойным тоном убеждал он Глафиру, помешивая сахар в кофе. – Конечно, она ревнует меня к Инге, и это понятно, особенно учитывая ее сложный возраст.

– Вы не питали к ней других… не отеческих чувств? – задала неловкий вопрос Глаша и растерялась.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, но Лену я всегда воспринимал просто как девочку, как ребенка, понимаете? Хотя чисто с эстетической точки зрения она мне, безусловно, нравилась… нравится. Вы, вероятно, хотели бы задать мне более грубый вопрос: не приставал ли я к ней? Так вот, отвечаю: никогда. Я люблю Ольгу.

– Но если вы любите Ольгу, то зачем вам эта связь с вашей однокурсницей? – глядя ему прямо в глаза, спросила Глафира.

На ее глазах лицо художника стало розовым, а потом и красным.

– Но у меня нет никакой связи ни с кем! К тому же я привык, что мне постоянно приписывают разного рода любовные похождения.

– Как это – разного рода?

– Некоторые считают меня геем, – просто ответил Валентин.

– Как вы думаете, куда могла сбежать Лена, если это побег?

– Она девушка непредсказуемая, свободолюбивая, подчас – неуравновешенная, дерзкая, и у нее полно всяких тайн. Это написано на ее лице. Я знаю, что она с презрением относится к нашему с Ольгой браку, что недолюбливает меня и считает полнейшей бездарью. Но если это так, то кто заставляет людей покупать мои картины?

– Скажите, что вы знаете о денежных отношениях Лены с родителями? – Глафира решила переменить тему, поскольку почувствовала, что коснулась открытого нерва художника.

– Точно ничего сказать не могу, но предполагаю, что ей ни Ольга, ни Пирский никогда ни в чем не отказывали.

За полчаса до встречи с Ивановым Глафире позвонила Лиза и рассказала о том, что, по словам Дениса, Лена сама организовала свое похищение. И хотя в это верилось с трудом, но факты, точнее показания хозяйки квартиры, рядом с которой стояла злополучная коляска для выкупа, говорили сами за себя.

– Скажите, вот вы, зная Лену, могли бы предположить, что она сама придумала собственное похищение?

– Да запросто! Говорю же, она – девочка дерзкая, смелая, решительная, к тому же знает, что ей за это ничего не будет. Что ей все рано все простят. А безнаказанность порой развязывает руки и позволяет некоторым людям совершать самые низкие поступки и даже преступления. И если похищение было спланировано Леной, то я не удивлюсь, больше того, чисто по-человечески я ее где-то даже понимаю.

После разговора с Ивановым, от которого не получила никакой информации и которого Глаша меньше всего заподозрила бы в причастности к похищению, она отправилась в Вязовку: Тимофей Загуменный, компьютерщик, с помощью Пирского забрал ноутбук Лены у своего коллеги, который все эти дни работал с ним, и выяснил, что человек, предположительно девочка, ровесница Лены, с ником «Эстер» проживает неподалеку от Ирены Пирской, тетки Лены.

Большое село Вязовка утопало в зелени цветущих садов. Солнце припекало, небо было бездонным, прозрачным, фантастически чистым, нежно-голубым.