Приграничное владение 2

— С какого перепугу вы будете задерживать моих людей? И какое вы лицо тут, на землях империи? Вы не у себя в автономии Альбрехт, не забывайтесь! Пойдемте разберемся, господа. — Позвал Клим барона с рыцарем и направился к возу где находился Янош Кринке с дочерью.

— Такого просто не может быть, я никогда ничего не крала, господин барон. — Утирая слезы сказала девушка Эр-Ризу.

— Хорошо, рува, у вас есть с собой какие-нибудь драгоценности?

— Есть, драгоценности моей маменьки. — Кивнула девушка и вынула из баула с вещами маленькую шкатулочку. — Вот!

На расстеленный платок выпали, золотые серьги с изумрудами и бусы из янтаря.

— Хм… серьги довольно дороги. — Оценил их на глаз лэр. — Точно ваши?

— Что вы, Ваша Светлость, я готов поклясться. Серьги моей покойной жены. Мы жили довольно зажиточно, вот и прикупил подарок ей на рождение дочки. Не продавали даже в самые тяжелые времена. Хотел, чтобы Мира в них на свадебке станцевала. — Зачастил Кринке.

— Хорошо, хорошо. Я вам верю, эйр Ярош. Больше ничего в телеге нету? Если гномы обыск устроят?

— Нет, больше ничего. Вот еще только у меня. — Показал Кринке тонкое золотое колечко на своем пальце.

— Ну это на на драгоценности его жены нисколько не тянет, усмехнулся лэр, — давайте спросим у нашего корчмаря, что там у них пропало? Он кстати видел серьги?

— Видел мельком. — Кивнула Мира. — И про бусы говорила, но ему не показывала.

— Жена трактирщика серьги увидела и все продать просила. — Вставил свои пять копеек Ярош.

— Хм… Это плохо, но думаю разрулим. — И громко спросил повернувшись к трактирщику. — А что пропало у вашей жены, вы помните?

— Конечно! Серьги и ожерелье.

— А откуда у нее серьги и ожерелье? — Опять поинтересовался Клим.

— Известно откуда, я знамо дело прикупил для ее. — Уперев руки в бока важно ответствовал Бенни-Бильворт.

— Хорошо, опишите нам эти серьги и ожерелье.

— Чего-о? — Озадаченно протянул гном. — Серьги как серьги, чего их описывать-то?

— Ага, сало как сало. — Усмехнулся Клим. — Вы выдвинули серьезное обвинение против моих поданных, господином которых является барон Эр-Риз. То есть обвинив его людей, вы обвинили его, а стало быть и меня, как его сюзерена. Описывайте или я признаю ваше обвинение ложным наветом! Ведь так, господин рыцарь? Мы в своем праве?

— Истинно, так! — Опять поддакнул сэр Готриб закивав словно болванчик.

— Ну там… ожерелье из самоцветов, а серьги… серьги с камушками. Синенькие такие… сапфиры вроде? — Неуверенно будто гадая ответил Бильворт.

— Господа извольте убедиться, что все не так, как говорит этот гном. — Показал Клим серьги вблизи барону и рыцарю.

— Я требую показать драгоценности и нам! — Опять встрял секретарь.

— Да заткнитесь вы уже! — Не сдержался Готриб и прошипел сквозь зубы, — чертовы недоростки!

— Вы не верите нам, титулованным особам, дворянам Врдосской Империи и Вэллора? — Гном на такой вопрос замялся, потом надувшись уселся в коляске. — Надеюсь у вас больше претензий нет?

— Нет. — Буркнул Альбрехт и взялся за вожжи, собираясь развернуть возок.

— Не так быстро, старина. — Окликнул его лэр и конный гвардеец придержал впряженных в таратайку пони.

— Ну, что еще? — Буркнул секретарь.

— Ну, а теперь я перечислю наши претензии. — И лэр стал загибать пальцы. — Ложное обвинение моих людей и стало быть нас, вы остались должны моим людям еще двенадцать ливров, — и пояснил, — это за три полных месяца и две недели, вы разговаривали с титулованными особами сидя, без должного почтения и не обращаясь к нам согласно уложению о титулах. И последнее- вы, — он ткнул пальцем поочередно в секретаря и трактирщика, — каждый, назвали нас хуманами. Что там у нас сказано в законодательстве Империи, насчет таких преступлений, господин барон?

— Кхм… — Прочистил горло Эр-Риз. — В положениях о титулах сказано, что сельский простолюдин проявивший неуважение к лицу благородному может быть порот на конюшне, порот по жалобе оного лица, своим господином. Если это вольный эйр горожанин или молодая рува или почтенная матрона, то они должны уплатить штраф в два ливра в пользу казны и столько-же, оскорбленному лицу, если горожане не могут по какой-либо причине выплатить штраф, то тоже должны быть биты у позорного столба, на площади. На усмотрение судьи, от пяти ударов кнутом, до восьми.

— О, как! Значит увозим обоих в город, к позорному столбу и сечем?

— В к-какой г-город? — Заикаясь спросил Альбрехт. — Н-не имеете п-права. М-мы же г-гномы.

— Известно в какой, в Руденбург. А права как раз имеем, вы совершили все свои проступки на территории империи, так что гномы вы или не гномы разницы нет.

— У меня есть с собой деньги, я готов отдать двенадцать ливров этим людям. — Закричал вдруг трактирщик.

— Ну хорошо, по крайней мере один пункт отпадает. — Кивнул Клим. — А за то, что назвали хуманами?