Приятель

Однако мне очень не хватало пса, как и ставшего привычным распорядка дня, на котором основывалась наша с ним славная жизнь. Я тосковал по постоянному спутнику, по утренним прогулкам и долгим путешествиям по городу. Благодаря Гарри у меня появились цели и привязанности. И существовать без всего этого значило отказаться от той жизни, к которой я привык и которая мне очень нравилась. Да и сам я потихоньку перестал бы быть тем человеком, каким стал благодаря дружбе с Гарри.

– Еще не решил, – ответил я на вопрос Пэм, но по ее глазам сразу стало видно: она понимает, что я лгу.

– Будет у вас пес, и очень скоро, – сказала она и оказалась права уже далеко не в первый раз и далеко не в последний.

И тут меня поразила мысль, то ли возникшая внезапно, то ли вызревавшая уже давно, исподволь, и вот сейчас созревшая окончательно. Мне вдруг вспомнился галстук, дорогой галстук «Эрмес», который уже много месяцев лежал в своем оранжевом футляре на полке в моей гостиной. Вычислить загадочного отправителя я не сумел, потому что суровая действительность отвлекла меня от этой увлекательной головоломки. А вот сейчас я заметил галстук, спокойно лежавший на полке, и невинным тоном проговорил:

– Вы просто не поверите, что я получил по почте несколько месяцев тому назад.

Она бросила на меня странный взгляд и стала смущенно потягивать воду из стакана.

– Что же?

– Галстук, – ответил я. – Галстук фирмы «Эрмес». – Повисло молчание. – С открыткой без подписи, – добавил я. – Вероятно, от тайной поклонницы. – Помолчав еще немного, я задал вопрос: – А вы делаете покупки в «Эрмес»?

Она не знала, что ответить. Пэм Бендок не привыкла лгать, поэтому убедительно делать это не умела – в этом она вся.

– Ну, не то чтобы часто, – выговорила она наконец. – Я к такой роскоши не приучена. К тому же у них вещи скорее для официальных случаев.

Заметьте, она ни слова не сказала о нелепости такого анонимного подарка. И не стала вслух гадать, кем могла бы быть отправительница. Я обратил внимание и на то, что она надолго уставилась в пол. Тогда я чересчур поспешно вскочил со своего места, взял с полки футляр и положил перед ней.

– Вот, посмотрите, – предложил я ей, а сам снова уселся на стул.

Она не подняла головы, только смотрела на галстук. Никаких возгласов типа «Ах, какой красивый!», или «Отличный подарок!», или «Что этим хотели сказать?» Она молчала, и молчание это резко отличалось от реакции, наблюдавшейся примерно у двухсот женщин (по грубым подсчетам), которых я успел допросить на сей предмет раньше.

Мой экспромт поставил все на свои места. Мы с нею были знакомы целую вечность, и она никогда не смотрела на меня как на заурядного клиента ветклиники, и о Гарри заботилась очень горячо. Глядя на то, как Пэм ерзает от смущения, заглянув ко мне домой в конце рабочего дня, я пришел к однозначному выводу:

– Это пришло от вас.

Она не подняла глаз, когда я это сказал. Голова по-прежнему была опущена, а глаза смотрели в пустоту, куда-то в сторону галстука.

– Мне, право, очень жаль. Я поступила так, не подумав как следует.

* * *

Десять лет я знал Пэм Бендок, и всегда общение с ней было приятным, но ни к чему не обязывающим. Говорили мы об отдыхе, о ресторанных трапезах, о районе Бэк-Бэй, о моей собаке. Пэм излучала непоколебимую уверенность и спокойствие. Одетая в джинсы и футболку, спрятанные под белым врачебным халатом, эта женщина, казалось, видит мир таким же, каким вижу его я. Но личные отношения? Встречи за стенами ее клиники? Нет. Нет. И еще раз нет. Оглядываясь теперь назад, я понимаю, что должен был заподозрить Пэм гораздо раньше. Наверное, где-то в глубинах подсознания я и догадывался, но в список явных подозреваемых ее так и не включил.

Во-первых, она никогда и ни от кого не скрывала, что у нее есть муж и две маленькие дочери. И, в отличие от некоторых, вовсе не склонна была по воле каприза поглядывать на сторону. В этом был отчасти секрет ее привлекательности.

Кроме того, мы родились и выросли в разных мирах, пусть и лежащих всего в нескольких милях друг от друга. Я жил в городе, не был связан никакими узами, почти каждый вечер ужинал поздно и хранил удивительную свободу от какой бы то ни было ответственности. Она же выросла там, где нанятые работники аккуратно подстригают газон перед домом, где в конце года беспокоятся о том, чтобы сделать достойные подарки учителям начальной школы, где жители всего квартала угощают друг друга домашним рождественским печеньем, а по вечерам в субботу принято заказывать столик на четверых в чопорном ресторане, в кругу таких же благовоспитанных семей, знакомство с которыми не идет дальше чинных приветствий при встрече.

И я сидел, ошарашенно смотрел на ее макушку (Пэм так и не поднимала головы, рассеянно глядя на галстук) и – странное дело – испытывал крайнее раздражение. По простодушию своему я тогда думал только об одном: да она просто пользуется мной, быть может, и неумышленно, чтобы немного отвлечься от монотонной жизни в пригороде.

– Вы же замужем, – сказал я.