Приятель

И вот посреди этого разваливающегося мира мы с Пэм пытались вместе строить что-то новое, свое будущее. Не таким уж гладким оказался для меня путь от того вечера в гостиной бостонской квартиры, когда раскрылась тайна галстука, до нынешнего позднего обеда в одном из западных пригородов. Зато я не мог пожаловаться на монотонность и скуку. Первый год или около того мы потратили в нерешительности и колебаниях. Пэм разводилась, при этом спотыкаясь о кочки и набивая шишки при столкновении с судебной системой. Я бродил по ресторанам, жил сегодняшним днем, не заглядывая вперед, и не строил никаких планов.

Мы с Пэм хорошенько обсудили множество вопросов, и это было здорово, но в один прекрасный день решили сделать передышку – как видно, это было к лучшему. Пэм винила себя в неудавшейся семейной жизни и в том, что ее девочки тяжело переживают развод родителей. Меня же до чертиков пугало все, что олицетворяла собою Пэм: ответственность, коттедж в отдаленном пригороде, две девочки – умненькие, энергичные и не проявляющие ко мне ни малейшего интереса.

Девочки пугали меня особенно. Если оценивать умение общаться с детьми по десятибалльной шкале (скажем, «единица» – Джейк Барнс из «Фиесты» Хемингуэя, а «десятка» – Джули Эндрюс в роли Мэри Поппинс), то я заработаю что-то между «единицей» и «двойкой». Девочки вовсе не страдали излишней застенчивостью, но мне это мало помогало. Они не лезли в карман за словом, о чем бы ни зашла речь. Они постоянно горячились. Их ничуть не интересовали ни бейсбол, ни гольф, ни баскетбол – если говорить о том, что больше всего нравится мне. Они совершенно не желали идти в кафе «Френдлиз» и есть там мороженое (я-то как раз считал, что это получится само собой). Их не удавалось подкупить ни макарошками в Норт-Энде, ни попкорном, купленным в киоске на стадионе «Фенуэй Парк». Зато они были заядлыми любительницами верховой езды, фанатками кукол типа «Американская девочка» и обожали часами перебирать всевозможные клички для животных, как настоящих, так и воображаемых. А больше всего на свете они любили те вкусности, которые готовила им мама. На меня же если и обращали внимание, то чаще всего для того, чтобы сурово заметить: их мама – «наша, а не твоя». Мне предстояло многому научиться.

И все же мы с Пэм старались проложить дорожку к совместной жизни. Лично мне стало ясно, что я хочу жениться, в сентябре, как раз в самый разгар первенства Американской бейсбольной лиги. Я сидел в своей постоянной ложе на трибунах стадиона «Фенуэй», а рядом остановился, чтобы поздороваться со мной, один довольно известный в городе человек. Мы были знакомы достаточно хорошо, чтобы оживленно договариваться о партии-другой в гольф, но не настолько, чтобы сыграть на самом деле. Как бы то ни было, в тот день я спросил, как поживает его невеста – женщина, которая, кстати говоря, представляла куда больший интерес, чем он сам. Человеку этому было чуть за пятьдесят, раньше он никогда не был женат, а с этой очень симпатичной учительницей был помолвлен уже лет пять.

– Ты понимаешь, у нас с ней ничего не вышло, – объяснил он с кислой миной.

И вот тут до меня дошло. Конечно, не вышло – как не выйдет и в следующий раз, и после. Такой уж он был человек – ни к чему и ни к кому не желающий серьезно привязываться, а таких кругом великое множество. У нас в «Глоуб» был один редактор, точно такой же тип; да и несколько моих коллег по тренажерному залу, и еще один парень, с которым я действительно не раз играл в гольф. Когда такому чуть за тридцать, это даже здорово: человек будто никуда не торопится, а терпеливо ожидает встречи со своей настоящей половинкой. После сорока в характере появляются подозрительные черточки: самовлюбленность, постоянная нерешительность или склонность к бессмысленным поискам «идеальной женщины». А уж когда перевалит за пятьдесят, то мысль обзавестись семьей начинает звучать мелодраматически. Очень похоже, что в этом случае ты закончишь свои дни восьмидесятипятилетним стариком в доме для престарелых и будешь мечтать, чтобы те, кто навещает других, уделили хоть несколько минут и тебе.

Так я сидел и мысленно выносил приговор своему знакомому, покачивая головой: нет, ничего у него не выйдет… И тут что-то кольнуло меня в сердце. А сам-то я? Уже не год и не два мы с Пэм все никак не могли решиться – правда, у нас были на то причины. Соединить жизни двух людей зрелого возраста, убеждал я ее (а заодно и себя) – дело нелегкое. Она не могла взять и переехать в город, а мне вовсе не светило жить среди подстриженных газонов и коттеджей со всеми удобствами, от которых до ближайшего бистро нужно ехать сорок минут.

С другой стороны, я уже привык почти каждый вечер ездить в пригород – повидаться с Пэм и ее дочками, да и она старалась вырваться в Бостон всякий раз, когда оставляла девочек у их отца. Все это было очень утомительно и как-то неполноценно, нужно было что-то менять – в конечном итоге, нужно было менять себя.

Вот так мы и оказались в «Сьерре», осмотрев в тот день еще несколько домов, которые нас ничем не привлекли.