Приятель

Только не паниковать. Паника никогда ничему не помогает. В то утро я дал собакам вволю наиграться с мячиками. Купил себе кофе. Возвращаясь в жилище Пэм, положил в машину несколько «жевунов» от «Данкин донатс». Стоял прекрасный летний день, из тех, что сулят бесчисленные возможности, и я не желал омрачать их страхами перед нахальным громогласным животным, которое отнимало у меня остатки прежней нормальной жизни. И все же я стремился к полной ясности. Надо было разобраться в новых реалиях. Только конкретные факты могут позволить прийти к каким-то выводам и помочь критически их оценить, а я – судя по моей предыдущей успешной профессиональной деятельности – неплохо умею добывать факты и докапываться до их сути. Когда мы с собаками въехали во двор, Пэм читала утреннюю газету, сидя на веранде. Рядом торчал Цыпа. Мы подошли ближе, и петушок, защищая хозяйку, издал долгий крик: «И-и-ю-у-у-у».

На расстоянии мы обсудили, чем собираемся заняться сегодня, стоит ли ехать в Мэн, какие нужно сделать покупки, какие домá на продажу посмотреть в воскресенье. Тут я покопался в душé и извлек оттуда явный и неизбежный вопрос, который требовал ответа:

– Так что же с птичкой? Ты так ничего и не говоришь о том, что будет с ней дальше.

Пэм с минуту гладила Цыпе перья, избегая смотреть мне в глаза. Потом заговорила:

– Никто не хочет его брать, а резать его я не собираюсь. Да ты и сам подумай: отчего это мы должны избавляться от него в страхе перед проблемами, о которых нет еще ни слуху ни духу?

– А если он станет нападать на детей? – Я пошел сразу с козыря.

– Если это случится, – ответила Пэм твердо, глядя мне в глаза, – его в тот же день здесь не будет. С этим, как ты понимаешь, я шутить не намерена. Но я навела справки о петухах, и везде говорится одно и то же: если обращаться с ними, как с курочками, они проявляют куда меньше агрессивности, даже когда подрастут.

Что касается обращения, то тут трех женщин Бендок упрекнуть было не в чем. Не обо всех новорожденных младенцах заботятся так нежно, как об этой птице.

– А помет?

– Его легко смывать. А для газонов это – превосходное удобрение.

И тогда я выложил свой последний козырь. Понимаете, Пэм – самая деликатная женщина на свете. Наверное, поэтому мы с ней и ладим – не зря же говорят, что противоположности сходятся. В любом случае она ни за что в жизни не сделает умышленно ничего такого, что способно кого бы то ни было рассердить, уязвить или огорчить. Вот я и спросил у нее:

– А как же быть с соседями?

Соседи, то есть люди, живущие ближе всех к громко кукарекающему петуху и вовсе не являющиеся горячими поклонниками Бу-Бу, могут вполне резонно заметить: какого, собственно, черта мы держим посреди жилого района орущую птицу, место которой на ферме? Разве сама Пэм не представляла, как соседи – что в нынешнем районе, что в нашем новом доме, когда мы туда переедем, – стучат в нашу дверь, пишут жалобы, с негодованием требуя, чтобы мы соблюдали тишину? О таких людях мне приходилось читать статьи в моей газете – о возмущенных соседях, которые бурно протестовали против распространившейся моды держать во дворах цыплят или сокрушались по поводу разводимых там же кур. А петух? Нет, вы представьте, что живете по соседству с петухом! В этих-то людях и было мое спасение. Мне был необходим один-единственный старый ворчун. Ну, или молодой, я не слишком привередлив.

Пэм ответила не сразу. Глянула задумчиво на Цыпу, на меня и сказала наконец:

– Посмотрим.

* * *

Посмотрели, еще как. На Венди и Лайзу (из дома напротив), которые регулярно приходили поиграть с Цыпой. Если же они не являлись, Цыпа иной раз подходил к самой кромке газона и кукарекал, стараясь привлечь их внимание. Видели мы и то, как одна из соседок через забор то и дело заводила с Цыпой разговор. А как-то раз Пэм рано вернулась с работы и застала у себя во дворе маленького мальчика с няней – они кормили Цыпу крошками сыра. Зная об уникальной удачливости этой птички, не удивлюсь, если сыр тот был импортным.

Нянюшка поведала Пэм, что мальчик почти ни с кем не разговаривает, но каждый день пристает к ней с просьбой: «Цыпа. Пойдем смотреть на Цыпу». Когда он приходил, Цыпа ласково брал у него из рук сыр, а мальчик без умолку говорил и говорил, сообщая птичке, как провел день, как живет вообще, о чем мечтает. Цыпа в ответ негромко ворковал.

Движение по улице, где жила Пэм, постепенно становилось все более оживленным, что выглядело странно: это же был тупик. У ее дома водители притормаживали и вертели головами, высматривая белоснежную птицу с красными украшениями. Иногда петух сидел на веранде. В другой раз он мог клевать что-нибудь в кустиках. В третий – дремал себе на лужайке. Ничего особенного. Тем не менее он становился своего рода достопримечательностью для туристов, местной знаменитостью, чем-то вроде талисмана квартала. Молва о Цыпе разнеслась по всему пригороду, причем говорили о нем только хорошее.