Приятно тебя общать

Но осуществления своего предсказания курочка так и не дождалась. Пришёл человек, схватил её за ноги, понёс, помахивая чем-то тяжёлым и блестящим, зажатым в другой руке. Этой беды эрудированная курочка предвидеть не смогла. Зато всего через несколько минут она

СОВСЕМ

НИЧЕГО

НЕ БОЯЛАСЬ.

Лёша и компания

Однажды Лёша чихнул. Сильно. Так сильно, что у него заложило оба уха. Почти ничего слышно не было. Дело было в пятницу вечером, и, уходя с работы, Лёша решил: если завтра лучше не станет, поеду в поликлинику.

Полчаса болтался в метро. Стук колёс был слышен, как сквозь подушку, зато в мозгу постоянно раздавались незнакомые голоса.

«Сейчас приду домой, как всегда бардак и холодные макароны. Склизкие, гадостные. Тьфу. Да и то, наверно, уже сожрали».

«Мама меня за математику убьёт! Может, дневник выкинуть и сказать, что потерял?»

«Если он сегодня мне не напишет или не позвонит, брошу его. Или не бросать? Нет, выскажу ему всё, что о нём думаю, и брошу скотину. Это ж надо, какой козёл, я ему… Ой, написал, заечка!»

Лёша помотал головой, но голоса никуда не делись. К ним ещё даже прибавились лёгкий топоток и похрустывание. Парень поковырял в ухе мизинцем и списал всё на разыгравшееся воображение.

Но и к ночи воображение не пожелало угомониться. Оно предложило ничем не занятому мозгу Лёши пространные размышления о том, как растянуть оставшиеся полторы тысячи до получки и как донести деньги за отключённый телефон в целости, когда по дороге к банку пивной ларёк стоит. Потом была пара кулинарных зарисовок вкупе со свежими слухами. Затем обиженные рассуждения о том, что я в своём доме, и буду делать, что захочу, и не потерплю, что какая-то прислуга меня газетой лупасит, сегодня же ей диван изгажу. И туфли.

Среди ночи разбудили совсем шаловливые мысли — что странно, тоже не свои. Уши всё так же были заложены, однако соседи сверху развлекались настолько самозабвенно, что сквозь три этажа услышишь. Тут до Лёши, наконец, допёрло.

— Я слышу чужие мысли!

В гулкой голове раздался вкрадчивый топоток.

— Что не спишь-то?

— Я? Соседи не дают. Ладно бы просто шумели, так ещё и в мысли лезут.

Где-то над ухом послышались хруст и аппетитное чавканье.

— Вот, голоса какие-то. Я-то думал, просто уши заложило, хотел в больницу в понедельник, а тут вон как. Оказывается, мысли слышу.

— Мыфли он флыфыт.

— Что ты дразнишься?

— Я не дразнюсь. Это он.

— Кто он?

— Вон. Гладкий такой, коричневый. На меня похож.

— Мням. Вкуфно.

— А вы кто? Вы не чужие мысли, так? Те меня не слышат и не отвечают.

Хруст и топот становились все чаще и мощнее, но, как ни странно, они убаюкивали. Как стук колёс.

— Мы-то? Мы давно с тобой. Просто ты не замечал.

— Во дела. Сначала уши… Потом мысли… потом вы ещё тут… Надо же…

— Лёш, пока ты не уснул, хочешь совет?

— Да-вай…

— Не откладывай на понедельник, сходи к врачу. Слишком много нас в твоей голове развелось.

Но кажется, Лёша уже уснул и не внял моим словам. Что ж, ему же хуже. Я пожал передними лапками, повёл усами и вгрызся в сочную серую кору.

Небесная канцелярия

Думаю, когда-нибудь всё, что я записываю, мне пригодится.

* * *

Морозная ноябрьская суббота. Из-за дома напротив вижу пепельно-розовое облако на едва голубеющем небе. Скоро солнце поднимется на верхушку чёрной иглы, из любой точки города неизменно притягивающей к себе взгляды. Кстати, почему мы называем его солнцем, а не сияющим кругом или как-то иначе? Это всё дело привычки. Название — только слово, давно потерявшее смысл и превратившееся в символ.

* * *

У меня получается писать всё лучше, я вижу это, пролистывая старые тетради. Я оттачиваю свою внимательность к деталям, всегда ношу с собой блокнот. Что есть истинная литература, если не большая булочка с изюмом? Булочка — плоть повествования, суть его, которая даёт организму (в данном случае, разуму) насыщение. А изюминки — это мелкие приятные детали для души, без которых булка становится пресной.

* * *

Надо сказать, с каждым днём всё лучше удается подбирать сравнения.

* * *

Завтрак. Утренние дела. Обещали прохладный, сухой и переменно-облачный день. Терракотовая рама, белые занавески, пыльно-персиковый свет и бледно-сиреневые тени за окном.

* * *

Одинокая чашка с золотым рисунком. На узор падает свет и отражается в металлическом дне раковины. Небо хмурится.

* * *

Кто-то пролил на асфальт белую краску. Я смотрю под ноги, чтобы не испачкаться. Но, похоже, она уже высохла. От пятна цепочка треугольных птичьих следов — трогательно.

* * *

Девочка с мамой. Дочка держит возле уха раскладную расчёску, будто звонит кому-то. Старшей сестре. Судя по всему, очень её любит. Сегодня везёт на наблюдения.

* * *

Ослепительный диск не поднялся и до середины иглы. Небо было ясно-голубым, с акварельными разводами. Потом вдруг поугрюмело. Теперь вот заморосило. Кажется, в небесной канцелярии главный инженер повздорил с главным дизайнером. Извечный спор рационального и творческого. Первому важнее практичность, второму — эстетика.

* * *