Приятное общество

Алекс поглядел на нее, улыбаясь одними глазами. Ответный взгляд ее выражал печаль и смирение. Она вымыла руки. Сняла передник. Стянула грудь шалью. Открыла дверь черного хода. На пороге обернулась и посмотрела на молодого человека — на лице, обычно непроницаемом, застыла тревога, словно она хотела о чем-то предупредить приезжего. Вышла. Алекс пил кофе, поглядывая через окно в парк, где мальчишки гоняли мяч.

Тетки признаков жизни не подавали.

Алекс спустился в парк, обогнул дом и вышел на улицу Рибера-де-Сан-Косме.

Полное запустение. Старых домов вроде того, что принадлежал сестрам, уже не было. Бросалось в глаза, что дома, казалось бы недавно построенные, зияли пустыми оконными проемами, а в других стекла были разбиты, стены покосились, и черные мешки с мусором заваливали двери, приглашавшие войти в обширные галереи, что тянулись вдоль обоих этажей. Он и вошел.

Женщины, облокотившиеся на железные перила балюстрады, равнодушно оглядели его. А, может быть, и не удостоили взглядом.

Снова оказавшись на улице, он стал замечать толчею и сутолоку, движение прохожих и машин, вывески дешевых магазинов — скобяных товаров, белья, галантерейных, кондитерских, молочных, откуда остро пахло сыром.

Каждый был занят своим. Никому не было до него дела. И когда он здоровался, никто ему не отвечал.

Вернулся домой, как было сказано, — черным ходом.

Мария Сенайда что-то стряпала на кухне.

— Свет очей моих! — она поцеловала его в лоб. — Чем займешься сегодня?

— Ну-у… — замялся он. — Я совсем не знаю города. Может быть, начну с экскурсии.

Но тетка не улыбнулась в ответ.

— Мехико стал очень опасным городом. По улицам разгуливать не надо. Далеко ли до беды.

— Сяду в автобус. Или возьму такси.

— Тебя могут похитить, — Мария Сенайда аккуратно резала на дощечке помидоры, лук, морковь.

Он рассмеялся:

— Зачем меня похищать?

— Ты очень выделяешься из толпы. Хорош собой. И одет хорошо. Подумают, что у тебя водятся денежки.

— Я могу надеть джинсы и какую-нибудь майку.

— Породу не спрячешь. Видно сокола по полету.

— Вы преувеличиваете, тетя…

— Желанный мой… — глаза ее были полны слез.

— Давайте, я лук нарежу?

— Ничего, ничего, я сама, — она с улыбкой покачала головой.

До двух часов он просидел у себя в комнате на кровати, а потом пошел пообедать с Марией Сенайдой.

На этот раз было подано единственное блюдо — густой овощной суп.

— Алекс. Как покушаешь, поди погуляй.

— Я уже выходил утром. Ничего интересного… И потом, вы же сами предупреждали меня, что…

— Что ты слушаешь старую трусиху?

— Хорошо, с удовольствием прогуляюсь.

— Знаешь, — она подняла на него глаза. — Соседи думают, здесь никто не живет. Мы ведь никогда не выходим из дома.

— Тетя, милая… — сказал Алекс учтиво. — Я — ваш гость, располагайте мной, как вам угодно…

— Ах, дурачок, ты сам не знаешь, что говоришь…

— Простите?..

— Ну, покажись на улице… Пусть думают, что… кто-то… что мы… продолжаем жить…

Алекс изобразил удивление:

— Продолжаете жить? Значит, кто-то решил, что вы умерли?

— Прости, я неправильно выразилась. Я хотела сказать — «что мы еще живы»…

— Не понимаю, тетушка. Мне надо выйти из дому, чтобы люди поняли — вы и ваша сестра живы или продолжаете жить?

— Да.

— Зачем же тогда пользоваться черным ходом? Ведь так никто не узнает…

Мария Сенайда поникла головой и расплакалась:

— Я вконец запуталась. Серена умней меня. Пусть она тебе и объяснит.

Порывисто вскочила и вприпрыжку, как кролик, метнулась прочь.

Алекс весь остаток дня провел за чтением. Неожиданно попав в другую страну, оказавшись в другом доме, избавленный от необходимости ходить на службу, он получил желанную возможность читать привезенную с собой «Исповедь сына века» Альфреда де Мюссе, словно пуповиной связывавшую его с Парижем. Полученное во Франции образование позволяло благодаря Мюссе попасть в романтическую, посленаполеоновскую эпоху, в которой он, Алехандро де ла Гуардия, никому в том не признаваясь, предпочел бы жить. Он часто воображал, что одевается, причесывается и ведет себя, как денди того времени.

«Когда человеком овладевает страсть, — читал он, — разум, плача, идет за ним по пятам и предупреждает об опасности, но стоит человеку охладеть, как страсть восклицает: "А как же я? Неужели ты хочешь моей смерти?"»

Такого исступления страсти уже не сыскать сейчас во Франции. Да и в Мексике, разумеется, тоже. Алехандро де ла Гуардия вновь обрел способность безропотно принимать действительность — единственное свойство, которое со всей непреложностью осталось в нем с юности.

Да, в Мюссе он находил истинное воплощение той эпохи. Но, кроме того, по своему обыкновению привез — он любил читать несколько книг сразу — карманное издание «Правды о малыше Донже» Сименона. Мюссе помогал ему противостоять своему времени, Сименон — подглядывать за ним в замочную скважину, и Алекс чувствовал себя в известной степени сыном их обоих.