Приятные ночи

Близ города Падуи есть деревня, именуемая Новентой, в которой жил один очень богатый и благочестивый крестьянин. Побуждаемый благочестием, а также стремлением искупить грехи свои и жены, он построил церковку и, внеся на её содержание достаточный вклад и освятив её во имя святого Онорато, поставил в ней настоятелем и главою священника, который был весьма сведущ во всём, что касалось церковного чина. Однажды, в канун дня некоего святого и, стало быть, в пост, впрочем, не почитаемый обязательным святой матерью церковью, вышеупомянутый настоятель, взяв с собой дьякона, отправился либо по своим надобностям, либо по какой-то иной причине навестить сера Гаспаро, то есть крестьянина, поставившего его во главе церкви в Новенте. Желая почтить его достойным приёмом, крестьянин устроил великолепный ужин с жарким, пирогами и всевозможными яствами и оставил гостя заночевать. Священник, однако, предупредил хозяина, что мяса он есть не станет, так как в этот день не полагается прикасаться к скоромному, и, изобразив приверженность к истовым старинным обычаям, которые были ему совершенно чужды, притворился, что соблюдает пост, хоть голодный желудок его и алкал насыщения.

Не желая склонять своего гостя к нарушению благочестия, крестьянин приказал жене сберечь поданные на стол отменные кушанья, убрав их до завтрашнего дня в шкап. По окончании ужина и беседы после него все отправились спать, не выходя за порог дома; крестьянин с женою, священник с дьяконом. Их комнаты были расположены напротив друг друга. Около полуночи, разбудив дьякона, священник шёпотом спросил у него, куда хозяйка убрала поданный ею пирог, добавив, что если он не насытит своего тела, то умрёт с голоду. Дьякон покорно поднялся с постели и, стараясь ступать бесшумно, на цыпочках направился к тому месту, где хранились остатки ужина. Взяв добрый кусок пирога и сочтя, что вернулся в спальню своего начальника, он ненароком попал в спальню крестьянина. И так как стояло лето и солнце пребывало в созвездии Льва {239}, жена крестьянина из-за сильной жары спала нагишом, ничем не накрывшись, и своим тыльным отверстием, совсем, как если б то был её рот, пыхтела, точно кузнечный мех. Полагая, что обращается к мессеру священнику, дьякон сказал: "Возьмите, маэстро, пирог, который вы спрашивали".

И так как женщина продолжала испускать из тыльного своего отверстия дуновения, дьякон заверил её, что пирог совершенно простыл и студить его ни к чему. Но поскольку она всё так же без устали и передышки пыхтела, дьякон обозлился и сунул кусок пирога прямо в задний фасад крестьянки, считая, что суёт его в рот священнику. Почувствовав у своих ягодиц нечто холодное, женщина внезапно проснулась и принялась истошно вопить. Этот крик разбудил её мужа, и жена рассказала ему о происшедшем с нею. Обнаружив, что с помещением у него вышла промашка, дьякон воротился на цыпочках в комнату священника. Что до крестьянина, то, вскочив с постели и засветив ночник, он обшарил весь дом. Увидев, наконец, на постели кусок пирога, он немало этому подивился. Решив, что тут дело не обошлось без нечистой силы, он призвал священнослужителя, и тот, пропев на пустое брюхо псалмы и гимны, окропил весь дом святою водой, после чего все снова улеглись спать. Таким образом, как я упомянула в начале моего рассказа, лицемерие нанесло урон и душе и телу священника, который, надеясь закусить пирогом, вопреки своему намерению так и не разговелся.

Услыхав, что жена крестьянина своим тыльным отверстием пыхтела, точно кузнечный мех, что из тыльного своего отверстия испускала она дуновения и что, поскольку пирог совершенно простыл, студить его было не нужно и ни к чему, мужчины разразились безудержным смехом. Дабы пресечь их чрезмерно затянувшийся смех, Синьора приказала Лауретте загадать также загадку, и та, всё ещё продолжая смеяться, произнесла нижеследующее:

Чтоб на меня глядели в умиленье,
Я царственные храмы украшаю,
В высоком и блаженном озаренье
Всем предстаю лучистая, святая,
И для того, кто молит о прощенье
Передо мной, горю не угасая.
Но хрупко существо моё: едва
Упав на землю, я уже мертва.

Поистине замысловатой оказалась предложенная Лауреттой загадка, и, поскольку не нашлось никого, кто бы полностью в ней разобрался, присутствующие попросили рассказчицу дать её толкование. И та, которая только того и хотела, разъяснила её таким образом: "Загадка моя ничего иного не означает, как лампаду, которая внутри церкви со всех сторон освещает совершаемые тут таинства, и она горит днём и ночью, и украшает храм, и является вещью ломкой и хрупкою, потому что вылита из стекла". После того как с истолкованием загадки было покончено, синьор Антоньо Молино, которому подошла очередь повествовать, начал так.